Михаил Шабловский - От тёмного истока

Я взревел и, не вставая с пола, сильно пнул охранника ногой в живот. Квакнув, он вывалился в проём двери спиной вперёд. Об пол клацнул выпавший из его рук дробовик.

Всё быстрее мчался локомотив, мелькали скрюченные ветви деревьев в луче прожектора, ныли и хохотали за открытыми окнами слетевшиеся стервятники-мрёнки, а на наших с Аней руках умирал старый машинист Захар Алёхин. Выстрел картечью в упор произвёл ужасающее действие, и я сразу понял, что сделать для него что-то уже невозможно. Не в первый раз я видел смерть, но сейчас я чувствовал себя очень нехорошо. И вдвойне от того, что эта вот смерть была на мне, ведь это из-за меня Алёхин подверг себя опасности, из-за меня влез под ствол, спасая нас с Анной. И страшный груз ответственности каменной плитой надавил на меня. Если бы я проявил больше осмотрительности! Если бы я проявил больше — как это говорил тогда Сефирос? — осторожности и такта! Но стремительное течение событий подхватило меня, я совершал не слишком обдуманные, дерзкие и неосторожные поступки, и вот результат — первая прямая жертва моего столкновения с Залесьевым.

Меня поразило достаточно твёрдое и спокойное поведение графской дочери. Шестнадцатилетняя девушка не грохнулась в обморок и не заблевала всю кабину при виде жуткой раны и самых натуральных ручейков, луж и брызг крови. А ведь я и сам с трудом удерживался от естественных физиологических реакций. Нет, она помогла мне приподнять и усадить поудобнее умирающего. Не боясь запачкать аристократические ручки, она попыталась зажать рану и наложить хоть какую-то повязку, разорвав свой шейный платочек. И хотя дрожащие губы плохо слушались её, она старалась шептать старику какие-то несвязные слова ободрения и утешения.

— Не надо, дочка… — машинист медленно поднял руку и тихонько погладил Анну по щеке — Я помираю, что ж тут поделать. Жизнь я понапрасну прожил, всё зазря небо коптил. Не смог ничего для людей сделать, помочь не смог. Дак хоть умру не напрасно. Вот вам помог… А вы злодейские дела в долине остановите, я знаю. Значит, не зря я умру, товарищ старший лейтенант?

— Товарищ машинист, — не умея сдержать нахлынувших чувств, прорыдал я. — Не зря, не зря… Не говорите так. Вы герой… Вы подвиг совершили. Я виноват, так виноват, я не должен был вас впутывать, какое я имел право…

— Не казнись, старшой, — тихо проговорил Алёхин. — Всё ты правильно сделал. И если б вернуть назад, я бы опять так же поступил. Надо же было хоть когда-то против мерзости этой всей пойти. Это одному умирать плохо… А с рядом с такими, как вы, которые никакой страшной силы не боятся, умирать хорошо… правильно. Ну, всё…

Глаза его закрылись и тонкая струйка крови потекла из уголка рта. Машинист Захар Алёхин отошёл. Даже не включая «истинное зрение», я воочию увидал уходящий вверх, в бесконечность, тонкий белый луч и не удивился этому.

Анна заплакала в голос и сквозь рыдания начала читать «Отче Наш». Слёзы застилали и мои глаза, от бессилия и ужаса хотелось выть и биться головой о стены. Но на это не было времени. Надо было разобраться с управлением и успеть затормозить всё ускоряющийся тепловоз, надо было разогнать гадких летучих тварюшек, что вились и ныли над кабиной, надо было собраться и решить, что делать дальше — моя миссия, только что ставшая очень личной, была далека от завершения.

И я поднялся на ноги, подобрал валявшийся рядом дробовик убийцы-охранника, по пояс высунулся в окошко, щёлкнул помповым затвором и дал залп по плотной стайке мрёнков, крутящейся в луче тепловозного прожектора. Чёрные кляксы брызнули в стороны, летучие гады взвыли и разлетелись прочь. Я влез обратно в кабину, сунул ружьё в угол и сел в кресло машиниста. Обилие рукояток, кнопок, регуляторов, лампочек и шкал создавало впечатление, что маленький тепловоз управляется посложнее сверхзвукового истребителя. Однако я знал, что это не совсем так. Иногда хорошо иметь странные увлечения. Нет, за пультом управления настоящего локомотива мне сидеть никогда ещё не приходилось, но за компьютерной симуляцией — много раз. Первым делом я плавно провернул штурвал управления оборотами дизеля, снизив их до минимума. Затем установил тормозной кран в рабочее положение. Скорость локомотива начала постепенно снижаться. И вовремя! Впереди уже показался жёлтый сигнал предвходного икшинского светофора, а это означало, что входной станционный закрыт, там красный, что было совершенно неудивительно для малодеятельного подъездного пути. Поэтому я поскорее отыскал на пульте переключатель «управление» и, щёлкнув им, заглушил мотор. Я знал, конечно, что горячий дизель, вообще говоря, резко глушить нельзя. Но сейчас ситуация была явно аварийной и мне нужно было как можно быстрее остановить локомотив, при этом разбираться в переключении гидропередач было некогда. Тормозная магистраль была хорошо заряжена, и воздуха в ней должно было вполне хватить для остановки одинокого маленького тепловоза.

Мы остановились метрах в трёхстах за предвходным светофором. Я заблокировал тормоз, чтобы локомотив не укатился с места, взял дробовик — дополнительная огневая мощь никогда не будет лишней — и спрыгнул на насыпь. Анна медленно спустилась по лесенке, я принял её на руки и осторожно поставил рядом с собой.

— А как же дядя Захар? — плачуще спросила она. — Мы же не можем его тут так оставить!

— У нас нет выхода, Аня, — мрачно сказал я. — Нам попросту и не под силу будет его унести. К тому же, хотя мы доехали почти до Икши, а всё-таки только лишь «почти». За нами всё ещё может быть погоня, и нам минимум полкилометра надо пройти до городских пределов. Пусть этот локомотив будет пока что первым надгробием его машинисту!

О Захар Алёхин! О великодушный старик! Нет, не зря, не зря была прожита твоя жизнь, раз сумел ты без колебаний отдать её во имя борьбы со злом и ради защиты других людей! Быть может, вся твоя судьба, все твои поступки готовили тебя для подвига — стать щитом, укрывшим друзей от гибели. И нет, не даром отдал ты себя жертвою в бою против тьмы! Не напрасною была твоя смерть! Как спас ты нас с Анной, так и мы спасём собратьев твоих, земляков твоих от ужасов тёмного владычества Влада Залесьева. Над металлической могилой твоей обещаю я, что не остановлюсь, пока не положу конец злодеяниям графа!

Так я оплакивал ушедшего друга и так думал об отмщении, шагая по насыпи к видневшимся уже вдалеке огонькам города. Анна молча шла рядом, иногда тихо всхлипывая.

Потом в предрассветной мгле я посредством деволюмизации позаимствовал из какой-то дачи ключи от стоявшего вне ограды «мерседеса» владельца, посадил в машину ждавшую меня в перелеске и немного уже озябшую Анну и отвёз её на опорный пункт за номером 470. Я знал, что за угон гражданского автомобиля меня может ожидать серьёзный «втык» от Сефироса, который крайне неодобрительно относился к таким, как он выражался, превышениям паранормальных полномочий. За раскрытие же постороннему лицу опорного пункта Организации могли последовать и более серьёзные кары. Но мне было уже почти всё равно. Пережитые ужасы сильно отдалили меня сегодняшнего от меня вчерашнего, от агента-неофита, с трудом понимавшего, что делать со своими странными способностями и во всём полагавшегося на своё новое руководство. Которое, кстати сказать, так и не помогло мне ни в чём «дистанционно», несмотря на полуобещание.