Рошани Чокши - Серебряные змеи [litres]

Ему необязательно было оставаться таким.

Чтобы стать богом, Северин должен был отказаться от всего, что делало его человеком. От всех своих сожалений и даже от любви. Иногда любить – значит причинять боль. И он будет любящим Богом. Северин поднял глаза на Дельфину и почувствовал, как его сердце снова покрывается коркой льда.

– Я сделал свой выбор.

Ухо Энрике – или то, что от него осталось, – пульсировало от боли.

Он медленно дышал через нос, стараясь не обращать внимания на подтеки крови, стекающие по шее, и вместо этого сосредоточился на тонкой луне ледяного грота. С каждой секундой она становилась все тоньше. Прошло почти десять минут, а Руслан все крутил и крутил нож. Ледяной пол грота начал раскалываться. Из трещин сочилась вода. Энрике попытался заговорить, но грубый кляп не позволял ему раскрыть рот. Каждая частичка его разума кричала, что это конец. Он умрет здесь, в этом холодном месте, пахнущем солью и металлом, совсем не похожем на залитую солнцем землю Филиппин.

И во всем виноват он сам.

Сквозь пьяный туман боли ему в голову пришла мысль о том, что лишиться именно уха было очень символично. Навязчивое желание быть услышанным заставило его поделиться решающей информацией, которая обрекла их всех. Руслан увидел в нем слабость и превратил ее в оружие. Он снова и снова прокручивал в голове то, что сказал Руслан, когда тащил их в грот. Напевая себе под нос, он заткнул им рты, а потом схватил Энрике за лицо и прижался к нему лбом.

– Спасибо, друг мой, что доверился мне, – сказал Руслан. – Знаешь, я всегда думал, что мне суждено найти Божественную Лирику … теперь я верю, что нуждаюсь в тебе. И я всем сердцем понимаю, что мои поступки кажутся жестокими… но я думаю, ты понимаешь. Все это ради знания, правда?

В его глазах светилось искреннее сожаление.

– Я бы хотел, чтобы на войне не было жертв, – сказал он. – И все же никто не может быть по-настоящему в безопасности. Когда дьявол вел войну на небесах, даже ангелам пришлось пасть.

Пол ледяного грота снова задрожал. Левиафан медленно уходил под воду. Один из тросов порвался, а другой натянулся, зацепившись за механическую жабру. Металлический хвост хлестнул по полу, отбросив Энрике в сторону. Его зрение на мгновение затуманилось, но он все слышал.

– Кузен, – сказала Ева. – Нам следует продолжить этот разговор в другом месте.

Руслан постучал лезвием ножа по губам и закрыл глаза.

– Нет, – сказал он. – Я жду. Осталось две минуты, Лайла.

– Мы все можем умереть! – воскликнула Ева.

– Если мы умрем здесь в погоне за божественностью, я заберу Божественную Лиру на дно озера. Меня устраивает такой исход! – крикнул Руслан. – Где Северин ? Почему вы не можете его найти?

Энрике вытянул шею. Он чувствовал присутствие Зофьи, молчаливой и непоколебимой. Она стояла, выпрямив спину, и в сиянии свечей ее волосы светились ярко, как корона. В ее глазах застыл рассеянный, пустой взгляд. Видеть ее побежденной было невыносимо.

Даже несмотря на то, что их минуты превращались в ничто, даже несмотря на то, что к его горлу подступал ужас… все, чего он хотел – это поговорить с ней хотя бы один раз. Они не могли спасти мир. Они не могли спасти своих друзей. Они не могли спасти даже себя. Но Энрике мог бы сказать ей, что гордится их знакомством, гордится тем, что он был там, когда она взмахнула пылающим мечом и спрыгнула со спины ледяного оленя. И если бы он мог сказать ей, что они сделали все возможное… этого было бы достаточно.

– Минута на исходе, – вздохнул Руслан.

Энрике напрягся, ожидая, что Руслан отрежет его второе ухо или, что еще хуже, лишит его жизни. Зофья закрыла глаза. Энрике хотел сказать ей, чтобы она не волновалась, что все будет хорошо, чтобы она не открывала глаз. Руслан сделал еще один шаг. Энрике собрался с духом. Он выдержит это.

Но тут Руслан шагнул к Зофье. Мир замедлился. Нет. Нет. Но только не она . Энрике бился, пытаясь освободиться от пут. Связанные руки лишили его равновесия. Каждый раз, когда Энрике пытался выпрямиться, его ноги подгибались, и он падал на лед. Он посмотрел на Зофью, молясь, чтобы ее глаза оставались закрытыми… но она их открыла. Открытый и устремленный на него взгляд синих, как сердце свечи, глаз обжигал его, подобно пламени.

– Пожалуйста, вы должны мне поверить! – крикнула Лайла.

– Поверить? У меня столько веры, моя дорогая, – сказал Руслан. – Вот почему я не сомневаюсь в том, что делаю.

Он погладил древнюю лиру, пытаясь в тысячный раз перебрать ее тусклые струны.

Энрике так хотелось закричать, что, когда он услышал громкий, сокрушительный треск, ему на мгновение показалось, что этот звук исходит из глубины его души. Он поднял глаза и увидел, что внутри левиафана что-то шевельнулось. Появилась фигура. Северин.

Вопреки своему разуму… несмотря на то, что Северин навсегда сломал что-то в его душе, уничтожив все его шансы присоединиться к Илустрадос… он почувствовал облегчение. Когда что-то разваливалось на части, Северин собирал все воедино. Когда они не знали, как разглядеть суть того, что было у них перед глазами, Северин указывал им, на чем нужно сосредоточиться. Северин все исправит. Он должен был все исправить, потому что, несмотря на то, как сильно он изменился… он был их Северином.

Северин вышел из пасти левиафана. Его лицо было мрачным, а мнемномотылек на лацкане трепетал своими витражными крылышками. Как только его нога коснулась льда, левиафан окончательно вырвался из цепей и погрузился под воду. Последним, что увидел Энрике, была голубая вода, плескавшаяся над его выпуклым стеклянным глазом.

– Ты ошибся с наследником, – сказал Северин, глядя на Руслана.

– Я думал, ты где-то валяешься без сознания, – Руслан с любопытством смотрел на внезапного гостя. – Откуда ты вылез?

– Из пасти дьявола, – ответил Северин.

Руслан отошел от Зофьи, и Энрике чуть не вздохнул от облегчения.

– Звучит просторно, – сказал Руслан. – И очень интригующе. Но меня больше интересует, почему ты думаешь, что я выбрал не того человека? Прикосновение Лайлы – единственное в своем роде. Думаю, с этим ты согласишься.

Лицо Северина потемнело.

– Она – потомок Забытых Муз…

– Нет, – сказал Северин. – Это я.

Энрике замер. Что?

Руслан уставился на него, а затем расхохотался.

– Ты?

– Что ты видишь, когда смотришь на лиру в своей руке, Руслан? – спросил Северин. – Ты видишь тусклые металлические струны? Потому что я вижу песню, которая ждет моих рук. Я вижу проводника к храму, где раскроется истинная сила этого инструмента. В твоих руках она бесполезна.

На лице Руслана промелькнуло голодное выражение.