Анна Семироль - Офелия [litres]

Мальчишка присел на корточки и указал на пыльный кустик блеклых цветов у дороги:

– Ты это показываешь?

«Нет», – качнула головой русалочка и снова протянула руку. Питер задумался. Там, куда она показывала, не было ничего такого, на что можно было бы обратить внимание. Но ведь что-то же Офелия видела.

Мальчишка поднял с обочины камень, показал русалке:

– Это?

Нет, не камень. И не клок бумажного пакета. И уж точно не куриная косточка.

– Ну, я сдаюсь, – развел руками Питер. – Прости, я не понимаю.

Офелия беспокойно крутанулась, ударила в стекло ладонями, снова указала на заросли кустарника.

– Там, да? – уточнил Питер. – За кустами? Точно там что-то важное?

Он вздохнул для храбрости и полез сквозь кустарник. «Что я делаю? – думал мальчишка. – А вдруг там сбежавший с выставки баргест? Или стадо кентавров на свободном выгуле? Вдруг Офелия чует своих и пытается мне об этом сказать? Может, наоборот, не стоит туда лезть?»

Но вопреки его ожиданиям за кустами не оказалось ничего опасного. Лишь неглубокий овраг, в котором звонко журчал ручей, полускрытый поникшими ветвями ив. Питер разочарованно пожал плечами и собрался уже уйти, но помедлил. Что-то не так было с этим местом, и он хотел понять, что же. Не зря Офелия показывала на него.

А потом он заметил крошечные искры, пляшущие над водой. Сперва он принял их за брызги, подсвеченные солнечными лучами, что прошивали тонкими иглами полог листвы, но пригляделся и увидел, что искры двигаются. Питер сделал шаг, чтобы лучше рассмотреть, и искры брызнули врассыпную, как будто неуклюжий мальчишка напугал их. Словно кто-то провел по лицу ласковой прохладной ладонью, взъерошил вихры легким ветерком – и все пропало. Осталась лишь необычная тишина, нарушаемая лишь пением птиц где-то высоко в сплетении ветвей, и чувство необычайно свежего воздуха. Будто не было за спиной пыльной, пропахшей бензином и выхлопными газами автострады. И необыкновенно мягкая, податливая земля под ногами. «Осень за осенью, только опавшие листья и травы…» – всплыло в памяти.

– Пи-и-ите-е-ер! – донесся издалека мамин голос, и мальчишка поспешил обратно.

Пока отец и Тревор курили в сторонке, Питер постучал по окну цистерны, подзывая Офелию, и шепотом спросил, указывая в сторону скрытого от любопытных глаз ручья:

– Что это там? Я видел, да.

Офелия подарила ему долгий, наполненный радостью взгляд, и что-то начертила пальцем по ту сторону стекла.

– Погоди, я не успел увидеть. Нарисуй еще раз, – попросил мальчишка и медленно провел пальцем по окну туда-сюда.

Русалочка повторила, но Питер снова не понял, что она изображает. И тут его осенило:

– Погоди! Я принесу бумагу и карандаш!

Он едва успел: взрослые, беседуя, направились к машинам. Питер подбежал к окошку цистерны, постучал и повторил, указывая в сторону кустов:

– Нарисуй, пожалуйста, еще раз, что там.

Он водил карандашом по белому листу, точно повторяя каждое движение Офелии. Рисунок вышел простой, но очень понятный: квадрат, сверху треугольник. Точь-в-точь как на кубике с буквами, которыми они с Офелией играли. Такой рисунок обозначал дом на кубике с буквой «Д».

Половину ночи Питер провел без сна. Лежал в кровати, сбросив на пол одеяло и положив ладони под затылок, и думал о том, что же такое «дом».

Дом – это не просто крыша над головой. Русалки живут под открытым небом, но у них тоже есть понятие дома. Что хотела сказать Офелия, показав Питеру тайный ручей у дороги? То место, где просто хорошо? То место, что скрыто от глаз? Место, в котором живет волшебство? Убежище нетронутой красоты?

«Наверное, там, в зарослях, сохранилась частичка ее мира, – размышлял Питер. – Это не было обычным ручьем. Вода там пела, как живая. И даже воздух был вкусным. И эти искорки… Может, они разумны? Может, они пришли из другого мира на помощь попавшим сюда оттудышам? Эти искорки так малы, что вполне могут путешествовать с ветром. А что в них? Может, они заменяют оттудышам письма и несут в себе слова поддержки? А может, это те, кто остался там, далеко-далеко, отдали частичку своей души, чтобы вдохнуть силы в тех, кто томится в плену? Их так много – и искорок, и оттудышей… А может, огоньки обозначали собой вход в другой мир? Как в давние времена, когда люди жили рядом с теми, кого сейчас приравняли к опасным врагам… Вот куда надо отвезти Офелию! Выпустить ее там, и она сама найдет путь домой! Дом… Вот что оно значит!»

Своими соображениями он решил поделиться с Йонасом, которого мрачная Конни с утра подвезла на старом, громыхающем, как банка с гвоздями, пикапе. Высадила племянника у ворот усадьбы Палмеров и уехала, поднимая облака пыли. Мальчишки откашлялись, обнялись, похлопали друг друга по плечам.

– Здорово, Пит. Ты что-то похудел. Тебя там что, не кормили? – озорно сияя зелеными глазами, спросил Йонас; из-под козырька бейсболки осторожно высунулся Лу и задорно пискнул.

– Кормили, и очень вкусно. Просто я много гулял, – улыбаясь, сообщил Питер. – В Бристоле ужас сколько интересностей, хотя сперва город кажется унылым. Я тебе футболку привез от бристольского клуба. С почти рыцарским гербом!

На подходе к дому миссис Палмер увидела ребят и замахала им из открытого окна кухни:

– Скорее за стол! Рыбный пирог только из духовки, торопитесь!

Йонас сглотнул голодную слюну и на всякий случай вежливо ответил:

– Доброе утро, миссис Палмер. Я все же сперва поработаю…

– Никакой работы сегодня, вы неделю не виделись. За стол, за стол!

Пирог удался выше всяческих похвал, и Питер тут же простил маме вчерашний прохладный прием. Пока они с Йонасом чаевничали, оба незаметно завернули по кусочку пирога в салфетки и припрятали в карманы для Лу, который отсиживался под бейсболкой у Йонаса на коленях.

Миссис Палмер порхала по дому, сметая пыль щеткой с подоконников и мебели, напевала и время от времени заглядывала к ребятам. С утра у нее было хорошее настроение, потому ее интересовало и то, как Питер провел время в гостях, и здоровье младшей сестры, и дела ее супруга. Питеру же хотелось говорить только с Йонасом, потому матери он отвечал сухо и коротко. Наконец чай в больших фарфоровых чашках иссяк, ребята наелись и ушли в комнату Питера. Мальчишка подумал и на всякий случай запер замок на ключ.

– Теперь можно выпустить и накормить Лу, – сообщил он вполголоса, все еще прислушиваясь к маминому пению в недрах дома и болтовне Агаты, которая опять общалась по телефону с подругами.

Еде пикси обрадовался так, словно не видел ее минимум неделю. Пока он жадно пихал в рот пирог, отламывая от него маленькие кусочки, Йонас погладил пальцем его рыжий хохолок и проворчал:

– Обжора. Не переедай, а то тебя крылья не поднимут. Пит, он летать начал. Пока понемногу, по чердаку, но с каждым разом все увереннее. Третий день как я ему с крыла снял эти… подпорки.