Алексей Баев - Цок [СИ]

— Что же вы застыли? Идите, — подтолкнул их Иуру. — Я, наверное, слишком молод, чтобы знать, как доставить вас на место иным способом. Ну? Смелее!

— Но что это за… местность такая? — повернувшись к нему, спросила Маша. — Что нас здесь может ожидать?

— Как бы вам сказать? — на секунду замялся чернокрылый. — Скажем, это глубинная часть натуры. Единой, но разнесённой во времени… Даже не знаю, как и объяснить-то более доступно… В общем, что-то типа бессмертного разума. Объединённое человеческое подсознание ныне живущего во плоти и одновременно оставшегося лишь в воспоминаниях. Вы про вечное путешествие души слышали? Есть такие люди — индусы, так они издревле зовут его, кажется, последовательной реинкарнацией. Или как-то так.

— А! Это, кажется… — заговорил Гоген, но Иуру его тут же перебил.

Похоже, чернокрылый неплохо читал мысли, при этом вовсе не пытался скрыть свои навыки. Ни капельки не стеснялся.

— Всё правильно, — кивнул он. — Но пожалейте меня, пожалуйста. Ступайте уже. Думаете, держать душу раскрытой — лёгкая и приятная работа? Когда я подниму занавес во второй раз, пошлю за вами птицу. Вы её узнаете. Как увидите, немедленно возвращайтесь. Иначе останетесь здесь.

— Останемся здесь? — не поверила Маша.

— Скорее всего, навсегда, — совершенно серьёзно ответил Иуру. — Ну?

Маша, взяв Поля под свободную руку, решительно потащила его вперёд. Тотчас позади ухнуло. Упал отпущенный чернокрылым «занавес», погрузив всё во мрак. Но не в кромешный. Дорожка, достаточно широкая, чтобы по ней могли идти двое, продолжала испускать легкое голубоватое свечение. И глаза постепенно привыкли.

Первых шагов сто ничего нового путешественники не видели, но потом от главного пути в стороны побежали тонкие ручейки освещённых же тропок. Некоторые скрывались за пульсирующими стенами, другие заканчивались буквально через пару метров дверьми из разных материалов. Железными, деревянными, бамбуковыми. Или просто полотняными портьерами. Сверху над странными входами были неизменно прибиты медные таблички. Где-то сверкающие свежей полировкой, другие — позеленевшие от времени и оттого почти не читаемые.

— Смотрите, Поль, — то и дело восторженно шептала Маша. — Здесь написано «Бананы». Какая прелесть! Ой, а тут «Порошкино. Дача»…

Чем дальше продвигались, тем меньше оставалось сомнений, в чью душу они так беспардонно влезли. Но когда Маша совсем рядом с обочиной увидела чёрную кровоточащую дыру под надписью «Мона», сердце её застучало так громко, что, казалось, от эха рухнут аморфные своды.

— Бедный Терпилов… — со вздохом произнесла она.

— Кто такой Терпилов? — поинтересовался Гоген.

— Да так, — нехотя ответила Маша. — Впрочем, если интересно, бывший муж.

— Странно, — задумчиво произнёс Гоген. — Нет, Иуру говорил что-то о временной связи… А вам не любопытно, Мари, кем был раньше этот ваш Терпилов?

— Если честно, не особо, — пожала плечами Маша.

— А мне даже очень, — пробормотал Поль. — Но давайте-ка двигаться побыстрее. Боюсь, времени у нас не слишком много.

— Согласна, — кивнула Маша.

Они ускорили шаг. Последние «терпиловские пещеры» прятались под вывесками «Агава», «Зацепина» и «Чёртово бордо». Дальше тропа круто забирала вправо, и «заголовки» поменялись. Теперь «неактуальных» стало значительно больше. Должно быть, тут хранились архивы души времён давно истлевшего тела.

О том, что тот — бывший — владелец разума думал по-русски, свидетельствовали вполне внятные надписи. Хоть они и резали глаз обилием ятей и прочих еров, без подсказчиков было ясно, что человек связан с мореплаваньем. «Курс», «Торосы», «Бомбей», «Мартиника», «Шлюзы», «Доки»…

Машу осенило.

Боже! Неужели Вадим был тем самым капитаном Гуляевым? Из семейной легенды? И снова ей стало нехорошо. Правда, ненадолго. До двери под вывеской «Артуръ Фаддеевичъ».

Ф-фу. Пронесло. Почему-то совсем не хотелось знать о такой реинкарнации. Артур Фаддеевич и Вадим…

Но следующая дверь — «Мари Гуляева» — вновь всколыхнула неприятное чувство. Впрочем, там же был ещё один. Как его? Тулин? С какой бы стати Гуляев стал озаглавливать одно из помещений собственным именем? Вон, даже самовлюбленный прыщ думает о чём угодно, но только…

— Всё потеряно! — гневный голос Поля прервал размышления. — Она обвенчалась с этим вероломным негодяем!

— Нет, — спокойно ответила Маша. — Не обвенчалась. Этот, как вы говорите, вероломный негодяй хотел отвезти её к вам. Обратно. Но не успел. Умер… И прошу вас, Поль, давайте не будем столь скоры на оценки и на расправу. Поверьте, вы много не знаете.

— Простите, Мари, — опустил плечи Гоген. — Вы просто не представляете, как я по ней тоскую… Вы не знаете…

— Может, хватит ныть, а? Лучше дверь откройте… дедушка, — устало попросила Маша.

Чего угодно ожидала она увидеть внутри. Далёкий тропический берег, каюту корабля, дальний морской порт… Но то, что оказалось за дверью на самом деле, изумило её по-настоящему. Даже не удивило. Шокировало.

— Вы так смотрите, как будто раньше здесь уже бывали. Мари? — отозвался Поль, заметив её реакцию.

— А? Что? — не сразу поняла Маша.

Наконец, пришла в себя.

— Да, — не стала отрицать она. — И не раз. Только не раньше, а позже.

— То есть, как это — позже? — не понял Поль, но ответа не дождался, потому что в этот самый момент увидел её.

На Машиной любимой тахте, лёжа на животе, спала незнакомая женщина. Её длинные чёрные волосы разметались по подушке, а по рукам, свободно раскинутым в стороны, то и дело пробегали нервные импульсы. И губы подрагивали. Женщина смотрела сон.

И Маше отчего-то захотелось, чтоб тот был приятным. Очень захотелось. До боли в висках.

— Мари! — громко воскликнул Гоген и, взбежав по ступенькам подиума, упал перед тахтой на колени. — Моя Мари, я нашёл… Проснись же… Пробудись, прошу тебя!

— Она не проснётся, — прозвучал откуда-то издали голос Иуру.

Но сам чернокрылый не показался.

— Она не проснётся, — эхом отозвался Гоген. — Но… почему?

— Какая вам разница, Поль? — окликнула его Маша. — Может, в этот момент мы ей снимся? Или она нам? В конце концов, вы — художник. Не гадайте. Помните, зачем мы здесь?

— Помню? Я?

Похоже, он совсем обезумел. И обо всём позабыл.

— Нас привели сюда, чтоб оставить ей весточку. Послание, — сказала Маша. — Так оставляйте ж, чего вы ждёте? Она сама вас найдёт!

Гоген оторвал голову от перины и повернулся к Маше.

— Вы не понимаете, Мари — тихо произнёс он. — Я… Я искал её всю жизнь… и даже дольше. Как объяснить вам, что я должен её разбудить? Иначе…

— Боже мой! Вам же сказали, что она не проснётся, — подошла к нему Маша и уселась рядышком на ступеньку. — Сказали?