Алексей Баев - Цок [СИ]

В последний вечер перед прибытием в порт Папеэте, когда был произнесён последний тост в честь гостеприимства капитана и выпит последний бокал вина, пассажиры разошлись. Мари Гуляева, как всегда стояла на носу парохода и, опустив веки, ловила лицом нежные брызги поднимающихся волн. Ещё недавно спокойный и по-настоящему тихий океан готовился, похоже, к небольшой взбучке.

Барометр не предвещал серьёзного шторма, но всё ж предупреждал — ветер может немного усилиться…

И, если б Мари не закрыла в тот момент глаз, трагедии можно было бы избежать.

Единственная, неизвестно откуда пришедшая волна, довольно высокая, накатившая на «Гермес» с носа и не причинившая пароходу никакого вреда, лишь вымыла палубу и через минуту скрылась далеко за кормой.

Мари даже не успела ничего сообразить, как оказалась в чёрных водах. От неожиданности и внезапно нахлынувшего ужаса она потеряла голос, поэтому даже крикнуть вслед уходящему судну не смогла.

Но вскоре душа успокоилась. Страх пропал. Мари повернулась на спину, вновь закрыла глаза и, покачиваясь на мягких волнах, погрузилась в себя. Сейчас она снова, как и сотни раз прежде, видела в грёзах своих тот крохотный островок, что нарисовал на стене её студии в далёком Петербурге удивительный Поль. Боже, он не смог покинуть её даже после смерти…

Меж тем, Александр Андреевич, заметив неладное, немедленно остановил машины. Но, стремглав бросившись на палубу, женщины нигде не нашёл. И матросы, обежавшие каюты и трюмы, доложили, что все люди, кроме единственной пассажирки, на своих местах. Спущенные на воду шлюпки до самого рассвета кружили по давно успокоившемуся океану. Моряки светили фонарями, кричали и прислушивались, пытаясь дозваться Мари, но безрезультатно. Увы.

Безрезультатно…

Её разбудило ослепительное солнце.

Ваиру Мати, уже почти совсем обсохшая, лежала на песчаном берегу. Должно быть, океан сжалился над ней и выпустил из своих цепких объятий. Усевшись на песок, женщина огляделась по сторонам и увидела невдалеке, перед лесом, маленькую белую хижину, укрытую сухими пальмовыми листьями. Рядом со входом пристроились два плётеных кресла.

«Если есть жильё, — улыбнулась она своим мыслям, — значит, есть и жители».

Поднявшись на ноги, Ваиру Мати, почти не обращая внимания на острые раковины под ногами, пошла к домику. А несколько секунд спустя тростниковая занавесь, заменявшая неведомому хозяину дверь, распахнулась. Наружу, сладко потягиваясь после пробуждения, выбрался обитатель. Немолодой, но ещё крепкий. В обмотанном вокруг бёдер холсте.

Ещё не успев опустить рук, он глянул в сторону приближающейся к нему гостьи. Который год ожидаемой, но всё равно нежданной. И так замер, боясь поверить собственным глазам.

Женщина, тоже узнав аборигена, в изумлении вскинула тонкие брови, негромко вскрикнула и, в испуге прижав руки ко рту, остановилась.

Так они и стояли, боясь пошевелиться. Словно застыли. Минуту. А может, две. Или три. Какая разница?

Но мираж не рассеялся. Не унёсся в небеса с порывом ветра.

И тогда они словно оттаяли. Одновременно оторвав от земли ноги, пошли друг дружке навстречу. Сперва не очень решительно. Медленно. Потом быстрее. И ещё быстрее, пока…

Если б в тот самый момент, когда мужчина и женщина прикоснулись друг к другу, они подняли глаза и вгляделись в небо, то заметили бы двух необычных, но вполне счастливых иномирцев, что лихо нарезали круги в какой-то полусотне метров прямо над их головами. Зрелого интеллигента в плаще и натянутой на уши шляпе (чтоб та элементарно не слетела с головы) — этот не без удовольствия подставлял под восходящие потоки огромные чёрные крылья. И смуглого юного красавчика в модной коричневой курточке — у паренька, вероятно, со вкусом был полный порядок, раз выбрал для декорирования собственного оперения чистое серебро…

Утро началось необычно.

Всё дело в том, что дядя Миша, неизменно приветливый волосато-бородатый мужчина битловского возраста, живущий в студии этажом ниже подсадил Машу на своеобразный будильник. Каждое утро ровно в девять он заводил исключительно любимого «Сержанта». А когда тот минут через сорок скрывался за глухими и прочными стенами собственного клуба, снизу слышался неизменный хлопок входной двери и гулкие, медленно удаляющиеся по лестнице шаги — старый меломан отправлялся на работу. Трудился грузчиком в крохотном магазинчике на Лермонтовском. Как сам говорил, за идею рок-н-ролла и «халяльный» портвейн. Почему халяльный, а не халявный, было для всех загадкой. Но дядя Миша настаивал именно на такой трактовке. Да и пусть его! Тем более, с темой нашего повествования сей лингвистический казус никак не соотносится.

Сегодня же творилось что-то не то. А именно — «Перец» из винила даже головы не высунул. Вместо него снизу надрывно завывал Брайан Джонсон. Под жёстоко распиливаемые братьями Янгами гитарные рифы вопил на весь дом о некоем «Возвращении в чёрном». Ужас! Эх, дядь Миша, дядь Миша… Что теперь подумает о тебе, предателе, рассерженный Пол? А как ты — о, несчастный! — посмотришь в честные с поволокой глаза душке Ринго?

Муж с пятилетним Артом — сына решили назвать в честь легендарного предка — должны были вернуться из Вологды только завтра. Двумя неделями раньше мужики укатили на Андрюхину малую родину в гости к деду с бабкой. Поэтому Маша не дёргалась. Откровенно кайфовала, нежась в постели добрых полчаса после пробуждения. Потом ещё час лежала в ванне, катая по пенным горам одноглазую Атруркину уточку.

Да. Сегодня всё было по-другому.

И в электронном ящике вместо россыпи спама оказалось лишь два письма. Личных. Прочесть, что ли, оба? Сейчас?

Первое — ух ты! — от Фергюса Макферерли. Надо же, сам проявился! Уж как только Маша ни пыталась на него выйти. И через Родину, и через московских приятелей, и с ныне живущей в Копенгагене Трубой связывалась, и Карину напрягала — всё безрезультатно. А тут — на тебе! Знаменитый галерист и коллекционер просто взял и написал. Да ещё и извинялся за «возмошный ошипки». Мол, плохо владеет русским. Впрочем, смысл письма был ясен. Британец, как оказалось, неплохо знаком с давними, ещё «терпиловского» периода, комиксами госпожи Гуляевой. Но сейчас речь не об этом. Его галерея жаждет приобрести три полотна из новой серии «Онежские острова», фото с которых опубликованы на сайте господина Мамаева. Очень нравится неповторимый самобытный стиль русской художницы. И в то же время как бы слышатся отголоски постимпрессионизма (цитата: «Что-то такой в Ваш картины немножко уловимый гогеновский»).

Второе письмо, судя по времени доставки, пришло буквально полчаса назад от неизвестного адресата с ящика «bolshe@bomzhey.net». Было весьма лаконичным и гласило: «Привет, красавица. Сегодня в обычное время. Маршрут выбирай сама…» Дальше шёл набор бессвязных символов, сожравших концовку послания и подпись. Почта сглючила? Бывает.