Макс Фрай - Желтый

– Вам идет, – невольно улыбнулась Эва. – Видимо надо больше пить.

– Ну я стараюсь. Делаю, что могу, – кивнул он. Отобрал у нее стакан с кофе, объявив: – Я мистическое явление, мне положено!

Впрочем, отпил совсем небольшой глоток. Достал портсигар из кармана, закурил. Сказал:

– На самом деле я трындец как волнуюсь.

– Почему? – опешила Эва.

– Скоро узнаете, почему. Ну или не узнаете. Этого я, собственно, и боюсь!

– Чего? Что я не узнаю, почему вы волнуетесь?

– Вот именно. Что вы не узнаете, потому что он не придет.

– Кто?!

– Сами увидите. Ну или не увидите. Штука в том, что я просто пока не знаю, насколько он обязательный. И считает ли нужным выполнять обещания. Еще не успел выяснить на собственном опыте. И общего знакомого не сообразил расспросить.

– Да вы, оказывается, мастер интриги, – укоризненно сказала Эва.

– Это да. Великий мастер путаных объяснений, которые окончательно сбивают всех с толку, – меланхолично согласился он, – и подмигнул Эве: – Говорю же, с похмелья делаюсь слишком похож на человека. А человек из меня – тот еще.

И вдруг не просто улыбнулся, а натурально просиял, как солнце из-за облаков выглянуло. Ну хоть какая-то замена настоящему, которое не показывалось уже много дней.

Эва проследила за его взглядом и увидела, что к ним приближается широкоплечий мужчина с сединой в волосах. С виду такой респектабельный и надежный, что Эва несколько секунд была совершенно уверена, что сейчас ее галлюцинация скажет: «Я решил позвать психиатра, который вылечит вас от меня», – и успела обидеться. На всякий случай, заранее. Чего тянуть.

Но потом незнакомец подошел ближе, и глупые мысли мгновенно вылетели из Эвиной головы. Умные, впрочем, тоже вылетели. Ничего в ее голове не осталось, только чистая радость, почему-то похожая на беззвучный колокольный звон.

Незнакомец сел рядом с ними на металлический стул, приветливо улыбнулся, но ничего говорить не стал. Оно и к лучшему, Эва совсем не была уверена, что способна сейчас понимать слова.

Так и сидели. В таких случаях обычно говорят «вечность», но даже без художественных преувеличений довольно долго. Примерно четверть часа. Наконец Эва опомнилась. И даже обрела что-то вроде дара речи. По крайней мере, сказала:

– Я Эва, – сама не зная, зачем.

С другой стороны, при знакомстве положено называть свое имя. А это, наверное, считается знакомством – когда человек пятнадцать минут сидит совсем рядом и смотрит на тебя так внимательно, как будто ты карта, например, окрестностей дельты реки Амазонки, которые ему предстоит покорять.

– Очень приятно, – улыбнулся седой незнакомец. И сочувственно добавил: – У вас, наверное, кофе уже остыл.

– Остыл, – подтвердила Эвина галлюцинация. – Но это легко исправить.

Выпил ее остывший кофе залпом, буквально одним глотком. Порылся в карманах пальто, просиял:

– Наконец-то тут снова завелась какая-то мелочь! С утра ни черта в этих дурацких карманах не было, кроме телефона и портсигара, которые я сам же туда положил. Но теперь жизнь налаживается. Прихожу, значит, в себя. Ну, самое время. Пойду еще кофе куплю. Тебе не надо, я помню. А нам обоим точно не повредит.

Убежал так быстро, что Эва не успела опомниться, как осталась наедине с незнакомцем. И от растерянности сказала ему, что думала:

– Это нелепо, но у меня почему-то такое ощущение, что вы – лучше всех на земле.

Тот совершенно всерьез задумался. Наконец ответил:

– Ну это смотря по каким критериям. И вы учтите, что специальных конкурсов до сих пор не устраивали. Так что на самом деле черт его знает. Но я рад, что вы так считаете. Потому что если бы я показался вам ужасным, или просто отталкивающим, ничем бы не смог помочь. А так…

– Помочь? – Эва так удивилась, что невежливо его перебила. – А мне надо помогать?

– Надо, конечно, – подтвердил незнакомец. – У вас трудный дар. С человеческой точки зрения, куда больше похожий на проклятие. А человеческую точку зрения никто не отменял. Я хочу сказать, вы имеете на нее полное право. И если вы, получив шанс от него избавиться, обрадуетесь и скажете, что с вас хватит, я огорчусь, конечно. Но вас не упрекну.

– Мой дар? – переспросила Эва. – Огорчитесь, если захочу избавиться? Ну ничего себе! Теперь начинаю понимать. То есть нет, ничего я на самом деле понимать не начинаю. И вряд ли хоть когда-то начну. Но почему вы такой прекрасный, наверное, все-таки да.

– За «прекрасного» спасибо. Я до смешного люблю комплименты. Доброе слово и кошке приятно, так, кажется, говорят, – улыбнулся незнакомец. Да так обаятельно, что если бы сейчас предложил продать ему душу, Эва бы без всякой торговли, задаром, в подарок ее отдала.

Но он, конечно, ничего подобного не предложил. А только сказал:

– Я действительно могу вам помочь. И избавиться от вашего дара, и, так сказать, прикрутить его на малую мощность, как было раньше, и ужиться с тем, что есть. Вы не спешите, подумайте, чего вам больше хочется. Я вам свою волю не стану навязывать. Если честно, сам не знаю, что бы выбрал на вашем месте. Знаю только, что выбрал бы на своем.

– Да ладно вам, – вздохнула Эва. – О чем тут думать, чего тут не знать. Я же сама всегда чего-то такого хотела. И не просто хотела, а делала, что могла. А что не представляла, насколько иногда будет трудно, так это нормально. Никто ни черта заранее не представляет, даже в самых обычных вопросах. Например, когда замуж выходят. Или заводят кота.

– Одно удовольствие иметь с вами дело, – сказал незнакомец. – У вас очень здорово устроена голова.

– Тогда уж скорей полное отсутствие головы у меня отлично устроено, – в тон ему ответила Эва. – Но доброе слово и кошке приятно, это да.

– Это всегда пожалуйста, – заверил ее незнакомец. – Добрых слов у меня на чей угодно век хватит. К тому же мне можно жаловаться.

– На что жаловаться? – опешила Эва.

– Да на все подряд. Например, что вам слишком трудно, и вы не справляетесь, когда и если оно вдруг снова станет так. Но это, конечно, не обязательно. Не требование, а просто дополнительная возможность. Не хотите, не жалуйтесь. Важно не это, а то, что вы больше не одна.

– За это и выпьем, – объявил Иоганн-Георг, протягивая ей оранжевый картонный стакан.

Все-таки это нелепое имя годится исключительно для того, чтобы подчеркнуть его вопиющее отсутствие, – подумала Эва. – Но ладно, грех придираться. Лучше уж так, чем «галлюцинацией» называть. Какая из него, к черту, галлюцинация? Ну или тогда уж вообще все – сплошная она. А на это я не согласна. Моя жизнь теперь – вот такая. Хрен знает какая. Именно то что надо. Никому ее не отдам.

– Берите скорей, пока кофе не превратился в какую-нибудь адскую анисовую настойку или райский куриный бульон с вермишелью, – поторопил ее Иоганн-Георг. – В последнее время я перестал доверять напиткам, которые купил у людей за деньги, а не из собственного кармана достал. Минуту в руках подержишь, и они уже не пойми во что превратились. По-моему, материя только прикидывается инертной, чтобы все от нее отстали и не заставляли делать уроки. А рядом со мной расслабляется. Чует, что я – такой же двоечник, как она.