Мария Демидова - Катализатор

Это ты во всём виноват.

Зачем ты сюда пришёл?

Решил поиграть в одинокого героя?

Кого ты хотел защитить, дурак?

И хотел ли?

Если бы хотел, не принёс бы сюда Вектор.

Если бы хотел, не сделал бы того, что сделал с Рэдом.

И не только с Рэдом.

Этот ритуал убьёт их всех.

И виноват в этом ты.

Будешь отпираться?

Отпираться Крис не будет.

Он будет морской звездой лежать на поверхности тёмной воды, равнодушно смотреть в разверзающуюся над головой бездну и медленно погружаться в баюкающий успокоительный холод. Вектор присвоит его силы, выпьет до дна, растворит в собственном поле.

Отпираться?

Бороться?

Не смешите клоуна!

«За что ты бьёшься, Крис?»

Разве я ещё имею право за что-то биться? Мои битвы слишком дорого обходятся, тренер. Вы этого ещё не поняли? Скоро поймёте…

«Запасного Криса Гордона у меня нет»

И замечательно! Профессор, вы даже не представляете, как вам повезло!

Мёртвый холод плещет в лицо, просачивается сквозь кожу, заполняет грудь, заставляя тело вздрогнуть, недовольно ударить по воде руками, с головой погрузиться в черноту и вынырнуть где-то под самым небом, на краю кирпичной стены полуразрушенного дома на задворках Зимогорья. Звёздная бездна опускается на плечи.

— Теперь ты мне веришь?

Она могла бы добраться сюда с помощью поля — ей вполне хватило бы сил взлететь. Если не с земли, так с надёжного четвёртого этажа. Или спустить брата вниз — чего уж там? Ему девять. Он тощий, лёгкий и в сравнении с ней — слабый. Но она поднялась сама — ободрав колени, измочалив о кирпичи тонкие рукава белой блузки и едва не сорвавшись с узкого осыпающегося простенка. А он сидел и ждал. И если бы она упала, не двинулся бы с места. Он был в этом уверен. Потому что её сюда вообще-то никто не звал.

Она осторожно вытаскивает из его ладони осколки стекла. Он не реагирует — это такая мелочь! Она достаёт откуда-то острый обломок кирпича и, зажмурившись, резко царапает им правую руку. Вот теперь он морщится от боли. Капли крови впитываются в манжет блузки, капают на строгую светлую юбку. Это неуместно, неестественно и совсем не смешно. И тогда она резко сжимает его ладонь.

— Я всегда на твоей стороне, понял? — Серые глаза вспыхивают, и в них нет ни обиды, ни строгости. — У тебя фантазии не хватит придумать что-нибудь, что это изменит. А теперь можешь сколько угодно изображать буку.

Она откидывает за спину чёрные волосы, отрывает рукав блузки, перебинтовывает ему руку, и потом ещё долго сидит рядом, кутаясь в звёзднонебесный плащ и вцепившись побелевшими пальцами в огненно-рыжие кирпичи. Сидит до тех пор, пока чёрная вода не обрушивается из небесной бездны и не смывает со стены их обоих.

Руки тяжело взрезают волны. Соль щиплет потрескавшиеся губы и сбитые костяшки пальцев. Ярость и упрямство гонят вперёд, в открытое море. Сколько ему сейчас? Одиннадцать? Двенадцать? Неважно. Важно, что он обижен и зол. На кого? Да какая разница? На весь белый свет, пропади он пропадом…

Ногу сводит судорога. Солёная вода дерёт глаза, плещет в горло, захлёстывает упругой тяжестью. Дно далеко. Дна нет вовсе, и можно вечно опускаться в этой давящей темноте. Без сил, без эмоций, без назойливых вибраций чужих полей. Только что-то мешает. Что-то тянет вверх.

Идите к чёрту.

Мне и здесь хорошо.

Лёгкие разрываются от саднящей боли. Пальцы, вцепившиеся в мокрую шерсть, соскальзывают.

— Да держись же, мелкий!

«Я тебе не мелкий, — хочет сказать Крис. — Я тебе вообще никто. Отпусти».

Рэд не отпускает. Ложится на спину, удерживая кашляющего и брыкающегося мальчишку над водой. И улыбается. Кажется, он чем-то очень доволен. Уж не тем ли, что кашляющий и брыкающийся мальчишка никак не тянет на утопленника?

Время безжалостно хлещет по щекам холодными волнами.

«Лучше бы моим сыном был ты!»

Нет, Крис вовсе не подслушивает под дверью отцовского кабинета. Просто Жак говорит слишком громко. Слишком громко и слишком искренне. Настолько, что в голове взрывается маленькая бомба и выметает к чертям остатки здравого смысла.

О том, что произошло в тот вечер, Рэд так никому и не рассказал. И при встречах с названным братом делал вид, что всё в полном порядке. Может быть, надеялся, что мальчишке хватит смелости признаться самому. А может, и правда простил. Ещё тогда, когда четырнадцатилетний подросток, считавший себя очень взрослым и очень сильным, захлёбывался слезами, уткнувшись лицом в тигриный загривок.

Мощные, опасные, но незащищённые энергетические нити пульсируют, сопротивляясь воздействию…

Как хорошо, что четыре года назад он не мог с ними справиться… Лучше бы и сейчас не мог.

И снова морская соль щиплет глаза.

Он ведь даже не извинился.

Крис ухватился за эту мысль, как за спасательный круг. Он должен извиниться. Что бы ни произошло, обязательно должен…

«Если есть, перед кем», — шепнула сущность, голосу которой он больше не мог сопротивляться.

«И если будет, кому», — добавило что-то другое, незнакомое, жуткое. Добавило мягко и заботливо, обволакивая сознание холодом, притупляя и боль, и страх, и чувство вины, и само желание бороться с неизбежным.

Анестезия? Как гуманно…

«Ты никому ничего не должен», — успокоительно прошептало подсознание голосом Джин.

Тёмная вода тяжело сомкнулась над головой.

Не должен — и хорошо.

Нет ничего мучительнее затянувшейся клоунады.

Спектакль окончен.

Аплодисменты.

Занавес.

«Береги себя, солнышко…»

Его выдернуло на поверхность так резко, что перехватило дыхание. Яркий свет обжёг сетчатку. Он что, всё это время не закрывал глаз? Чувство собственного тела навалилось мгновенно и болезненно. Крис лежал, как небрежно брошенная марионетка. Рука неловко подвёрнута, затылок ноет от боли, в спину острым углом упирается основание тумбы, на которой закреплён Обод.

С полминуты потребовалось на то, чтобы принять чуть более удобное положение, окончательно проморгаться и понять, насколько всё плохо. Над головой растянувшегося на полу Криса сиял, медленно разрастаясь, энергетический шар. Воздух вокруг Обода плыл и трепетал, насыщенный разрушительной силой. Крис вздрогнул, сбрасывая замогильный холод, и откатился в сторону — подальше от эпицентра катастрофы.

Справа удивлённо присвистнули.

— А парень-то живучий!

В голосе Дюка Шатера сквозило неприкрытое восхищение.

— Что, завидно?

Не отрывая взгляда от пульсирующего шара, Крис тяжело приподнялся на одно колено, подождал, пока сердце вернётся из горла на предусмотренное анатомией место. Вектор вёл себя неожиданно смирно и ломать носителя больше не пытался. По крайней мере, пока его не подстёгивали извне.