Софья Подольская - Жизнь навыворот

Аргит повторил.

Девочка показала фонарик.

Аргит повторил.

– Прыгать как? – спросил он у маленькой учительницы.

Она медленно объяснила технику одиночного прыжка.

Аргит прыгнул.

И еще раз.

И еще.

Девочка захлопала в ладоши.

Серафима сжимала кулаки, сдерживая порыв немедленно вмешаться, вытащить новоявленного Плющенко с катка, упаковать в машину и увезти подальше от любопытных глаз.

И не двигалась.

Слишком уж радостно смеялась маленькая фигуристка. И слишком неожиданно улыбался Аргит. В эту улыбку хотелось закутаться, как в любимое одеяло, с которым в детстве не страшны даже самая темная ночь и тот, кто стучит в шкафу. Поддаваясь магии момента, губы Серафимы дрогнули. Изогнулись тонким полумесяцем.

Маячок вспышки вернул ее в беспощадную цифровую реальность. Взрезав ледяное зеркало, Серафима загородила потомка богини Дану от всевидящего ока камеры. Схватила за рукав, привлекая к себе внимание.

– Тебя снимают. Надо уходить.

Аргит ответил коротким кивком.

– Спасибо, – улыбнулась она подъехавшей девочке. – Ты отлично катаешься, но нам пора.

– Тетя, – раздалось уже за спиной.

– Да? – развернулась Серафима.

– Кто он? – совершенно серьезно спросила девочка, ткнув пальцем в накинувшего капюшон Аргита.

Проглотив все вспыхнувшие в голове эпитеты, Серафима ответила коротким:

– Эльф.

И судя по хитрому выражению веснушчатого лица, ей поверили.

С катка они ретировались со скоростью отступающих из банка грабителей.

– Аргит, что ты творишь?! – гнев прорывался дрожащими крыльями носа и злыми искрами в серых глазах. – Достаточно одного идиота с камерой и ты уже в «Ютьюбе»! А если надоело у меня жить, просто, я не знаю, переезжай к Игорю или попроси Макса определить тебя еще куда-то!

Серафима развернулась на каблуках и, зло пиная утоптанный снег, двинула к парковке.

Себя она вообще ругала последними словами – нужно было сразу это остановить. Все, больше никаких общественных мест. А если так понравилось кататься, она купит ему коньки и будет возить куда-нибудь, где менее людно. Ночью!

Понимая, что ее начинает потряхивать, притормозила. Щелкнула зажигалкой, активируя магию табачного листа. Терпкий дым потек в горло и дальше. Успокаивая.

– Има?

– Что?!

– Я не хочу жить Игор, – невозмутимо ответил потомок богини Дану.

Серафима подняла взгляд, надеясь прочитать в его лице. Понимание? Раскаяние? Обещание больше так не делать?

Он просто смотрел на нее. А в не тронутых сумерками синих глазах виднелось эхо той улыбки.

Серафима чертыхнулась.

– Тогда не делай так больше, – устало выдохнула она. – Хорошо? Тебя не должны сейчас видеть.

– Она, как Мег, – сказал Аргит, словно это все объясняло.

– Та девочка?

– Да.

– А кто такая, – начала было Серафима, но вспомнила, что они по-прежнему торчат на парковке крупнейшего катка страны. – Давай в машине расскажешь?

Мег О'Нил было семь, когда она решила отыскать другой конец радуги. Там, по заверениям старой Нэн, можно было поймать лепрекона и стребовать с него целый горшок золота. И пусть отец Колумба говорит, что лепреконы – суть порождения Сатаны и верящие в них отдают Отцу лжи свою бессмертную душу. Мег твердо решила рискнуть.

• уже пробовала молиться. Просила помощи у всевышнего, который, по словам отца Колумбы, все видит и все может.

Но малыш Флинн все равно ушел на небо.

За мамой.

И сестренкой Бранвен.

Хотя Мег не понимала, как они смогли на небо, когда их – в землю?

А вчера соседка говорила папе, от которого теперь противно пахло элем, что малышке Бриджет все хуже. Ей нужен доктор. И теплое молоко.

Молока не было.

Зато был весенний дождь и радуга яркая, как господские луга. И история старой Нэн о лепреконе и горшке золота. Горшок – это ведь так много. Его хватит и на доктора, и на молоко, на мед, яйца и торф на зиму.

Мег подошла к тюфяку, погладила спящую сестру по слипшимся рыжим кудряшкам, и, прикрыв поплотнее дверь, побежала к другому концу радуги.

Она остановилась, когда лес покрывалом тонкой шерсти окутали сумерки. Мег видела такое на ярмарке. И даже потрогала, пока торговка умасливала какую-то богатую даму. Мягонькое.

Сизые тени гасили яркую зелень. Ветер сонно перебирал потемневшую листву. Умолкли птицы.

Пнув от досады упавшую ветку – ни лепрекона, ни горшка она сегодня не нашла – Мег повернула домой.

Вот и овраг, от которого совсем немного до разбитого молнией дуба, а там и до поселка рукой подать. Вот только в овраге туман – густой, как овечья шерсть.

Мег заплутала, но не испугалась. Чего бояться, если от склона до склона доберешься, как раз за половину «Отче наш». Выставила вперед ладони и забормотала молитву.

Туман льнул ласковым щенком: лизал лицо, хватал за истрепанный подол рубашки. А руки по-прежнему чувствовали пустоту. Мег уже прочитала «Отче наш» и «Богородице Дево радуйся», а конца ни оврагу, ни туману не было. И тихо. Как же стало тихо.

Словно исчезли все звуки мира.

И мир исчез, оставив Мег совсем одну.

Она прочитала все известные молитвы. Но бог, наверное, не видел ее в этом тумане. Да еще за деревьями.

Тогда Мег обратилась к народу холмов. И пусть отец Колумба говорит, что они все как есть проклятые демоны, это ведь когда-то была их земля. Может, они помогут Мег. Она попросит. Очень-очень сильно!

Мелькнуло желтое пятно. Мег зажмурилась и для верности потерла глаза кулаками. Хотела перекреститься, но, поразмыслив, не стала.

С каждым шагом туман таял, будто льдинка в весенней воде. Вот и просвет между покрытыми мягким мхом стволами. Ухо различило серебристый перезвон ручья. Запах яблоневого цвета пощекотал нос.

Куда же она забрела?

Эта поляна, и дом из камня и дерева, и огромная, каких не бывает, яблоня, обнявшая ветвями стену и крышу, были Мег определенно не знакомы.

Может, она все же добралась до другого конца радуги?

Мег вприпрыжку побежала к дому. И лишь когда разглядела сидящего под яблоней мужчину, поняла, что в лепреконах старая Нэн ничегошеньки не смыслит.

Мег была первым человеческим ребенком, которого встретил Аргит. Маленькое, грязное, тщедушное существо с синими, как летнее небо, глазами. Дети племен, теперь редкие, но оттого более ценные, были другими. Они не пахли дымом и землей, не кутались в рубище, не рвали хлеб. Жадно, как оголодавшие волки.

Она заснула прямо за столом, обнимая тонкой, словно веточка, рукой, крынку с молоком. Язык, на котором говорила Мег отличался от известного Аргиту, но, насколько он смог разобрать, она поняла, куда попала. Только называла его странно и почему-то требовала горшок золота.

– Что с ней случилось? Потом?

Серафима курила, стряхивая пепел в открытое окно. Решение не соваться на проспект оказалось ошибочным, и они сорок минут тянулись по заснеженным улочкам. Как раз хватило, чтобы Аргит, ныряя периодически в словарь, рассказал историю девочки, заблудившейся в туманах.