Роман Канушкин - Канал имени Москвы. Университет

Они уже несколько раз свернули от основного русла; целый подземный город с его коллекторами, туннелями водоснабжения и канализации; всё это уже давно не служило людям, было населено неведомой жуткой жизнью, но Маруся оставалась совершенно спокойной, никто из обитателей этой тьмы не решался приблизиться к пути Горха.

– Видимо, мы его нашли, да? – обратился Нил к Марусе. Его голос откликнулся глухим эхом; то, что здесь было и противостояло Нилу, то, что он давно уже определил для себя как «Страна Теней», насторожилось ещё больше.

По прикидкам, они уже миновали Красную площадь, прошли под ГУМом и двигались в направлении Большого театра. Нил-Сонов засёк время – всё это заняло не более четверти часа. Однако и от реки они удалились пока не более чем метров на семьсот. Даже если предположить, что путь и дальше будет оставаться свободным и безопасным, чтобы пересечь всю Москву по подземному городу с его вечными извивами и поворотами, потребуется не меньше десяти часов. В лучшем случае. Это не особо сокращало маршрут, хоть и делало его тайным. Надо было найти другое решение. Нил и сам не знал, чего он ищет, но Маруся упрямо вела его вперёд.

– Другое решение, – монотонно прошептал Нил.

Не давал покоя ещё один вопрос: если это и вправду путь Горха, то почему на этот раз монстр оставил его без присмотра? В прошлый визит всего лишь короткая остановка у впадения Неглинки в Москву-реку чуть не свела Нил-Сонова с ума. Сейчас Хохочущий Император не исчез, он был ослаблен, даже напуган, таился где-то во тьме, насторожённо наблюдая, и, возможно, ещё приготовит сюрприз.

– Ладно, девочка, идём, если ты считаешь, нам туда, – мягко произнёс Нил-Сонов.

Лестница была короткой и заканчивалась боковым проходом в соседний тоннель. Когда-то здесь была установлена металлическая дверца, но сейчас её сняли с петель, чтобы расширить проход. Едва Нил-Сонов оказался в соседнем тоннеле, он сразу же споткнулся обо что-то. Пора было воспользоваться фонарём. Однако… Нил успел заметить это. Тоннель впереди поворачивал, и вот только что там, за поворотом, словно полоснуло тусклым блеском.

«Там есть кто-то?» – замер Нил. Нащупал в кармане единственную серебряную пулю. Постоял, прислушиваясь. Лишь тихий звук капающей воды. Не похоже, чтобы кто-то там расхаживал с фонариком. Слишком слабо, как будто светлячки или головешки, только откуда им здесь взяться? Непонятно почему, Нил сделал шаг назад, к лесенке, и… свечение исчезло. Приготовил масляный фонарь, зажигать пока не стал; снова шаг вперёд, нога упёрлась во что-то, поднял голову… Свечение за поворотом вернулось. Еле заметные отблески. Маруся устремилась туда и скоро возвратилась, показывая, что путь свободен. Нил запалил фонарь, посветил вниз: по дну этого тоннеля был проложен рельсовый путь. И кабели тянулись вдоль стен.

«Вот как, – понял он. – Видимо, я оказался в тоннеле метро».

Подобный же тоннель – и станция «Воробьёвы горы» – находился недалеко от Университета, Нил узнал его сразу. Двинулся вперёд. Почти достиг поворота. И вдруг решил загасить фонарь. Наверное, та самая интуиция, о которой он рассказывал Хайтеку. Замер. Свечение сделалось гораздо интенсивнее. Не светло, конечно, но ещё пару шагов вперёд, и о фонаре можно забыть. Как будто яркая лунная ночь; очертания предметов и стены сделались различимыми, даже по рельсам пробежался тусклый серебристый отблеск. Ещё пара шагов, Нил достиг поворота. Это было там, свечение словно реагировало на его приближение. Впереди находилась подземная станция метро. Пустынный мрачный зал, холодный мрамор и слабый серебристый свет.

«Театральная», – прочитал Нил название станции. Прямо над ним на поверхности земли было одно из самых опасных мест в Москве. Петропавел запретил гидам без крайней надобности даже появляться здесь. В разрушенном здании ЦУМа находилось логово хищной желеобразной субстанции, которая, подобно сиренам, очаровывала, притягивала и пожирала своих жертв. А Большой театр давно облюбовали некрупные кровососущие твари, которых гиды Университета окрестили «химерами». Вряд ли они умели летать, как птицы, скорее планировали на крыльчатых перепонках между их лапами, но нападали всегда стаей. Однако подлинной угрозой являлись всё-таки не химеры, а скульптурная композиция на фронтоне Большого театра, бог Аполлон, покровитель искусств, в упряжке из четырёх взмыленных коней. Нил-Сонов не особо доверял историям про оживающие статуи, пока не убедился в этом сам. И до сих пор помнит ощущение ужаса, которому невозможно было противостоять, когда возница повернул к ним голову и двинул на них свою колесницу, и как стали меняться морды коней, словно в глубине металла, из которого они были сделаны, таилось что-то хищное и живое. Тогда Нила с группой спасло только бегство. А как-то раз, правда давно, в такую же Чёрную весну, Аполлон со своей упряжкой подобрался почти вплотную к Университету. Возницу заметили в полночь на Метромосту, на крыше станции «Воробьёвы горы», и грозный, словно подземный, лиловый свет исходил от ореола вокруг фигуры солнечного бога.

Никому бы из людей не взбрело в голову спуститься на эту станцию с поверхности. Но то, что Нил-Сонов видел перед собой, указывало на давнишнее присутствие человека, весьма активного, хитроумного и, как теперь выяснилось, крайне опасного. Это была дрезина. Стоявшая на рельсах для подвижного состава механическая дрезина, которую приводило в ход маятниковое движение длинной рукояти. И серебристое свечение исходило оттуда. Точнее…

– А вот и лодка, – тяжело усмехнулся Нил.

К дрезине с левого боку, чтобы не мешать ходу рукояти, крепилась байдарка, как две капли воды похожая на лодку самого Нил-Сонова, даже знак Рыбы на борту был столь же искусно подтёрт.

– Вот как всё просто решилось.

Нил хмуро посветил на обвалившуюся во многих местах схему метро, нашёл нужную ветку, хотя он знал её наизусть, прочитал: «Театральная», следующие «Тверская», «Маяковская»… и «Речной вокзал». Всего девять станций. Даже на механической дрезине не больше часа. Вот как просто и хитроумно была решена, казалось бы, нерешаемая задача: пересечь всю невероятно опасную Москву по прямой меньше чем за час. Речной вокзал, Химкинское водохранилище, оттуда до Пирогово уже рукой подать. Ни одна другая ветка метро не дала бы подобного результата. Многодневное круговое путешествие по воде от Перервинской плотины до Пирогово и обратно, полное угроз канала, укладывалось в несколько часов.

«А уж в световой-то день и подавно», – почему-то подумал Нил.

Всё менялось. Ему не надо было так много времени. Даже 36 часов, проведённых у старцев Николо-Перервинского монастыря, оказались избыточными. Следом пришла ещё какая-то неуютная идея, но Нил не успел сфокусироваться на ней, и так, не сформировавшись, эта тревожная мысль ускользнула. Потому что Нил-Сонов не смог больше игнорировать то, что хранилось в лодке на дрезине, было спрятано в ней. Именно оттуда шло это, теперь довольно-таки яркое, свечение. И оно словно начало говорить с Нилом. Только не словами, а чем-то восхитительно сокровенным и одновременно страшным. Нил не давал себе отчёта, как эти вроде бы разные понятия укладывались друг с другом. Лишь заметил, что из его кармана, где лежала серебряная пуля, исходит такое же свечение, столь же пронзительно яркое, что на миг невольно пришлось зажмуриться, и того же неонового колорита с серебристой сердцевиной. Нил-Сонов двинулся вперёд, к лодке, с каждым шагом света становилось всё больше. Он словно входил в сам свет, пронизывающий его насквозь изначальный свет, знание о котором, конечно же, не выразить словами. Его начали переполнять восторг и благоговейный ужас; а ведь он уже видел эту серебристую жидкость, возможно, в снах, и тогда на реке, когда смех Императора чуть не свёл его с ума. Только это ею, серебряной жидкостью, тайно наполнено всё вокруг, а сейчас ему дано прикоснуться к самой её сути; это она, не ведая границ, перетекает из одного в другое, для неё нет верха и нет низа, нет далёкого и близкого, нет внутри и снаружи, поэтому внутри любого смеха зреет печаль, а внутри каждой боли вынашивается будущая радость; это она, серебряная жидкость, не ведает границ между любовью и гибелью, между жизнью и смертью и между множеством вселенных, о которых можно лишь догадываться, наблюдая в ночном небе за сиянием невероятных звёзд. Нил-Сонов опустил руку в лодку, углубление под сиденьем, непромокаемый пенал, и засмеялся – это было там, в маленьком флаконе, всего лишь несколько капель. Вся правда о мироздании, беззащитная и всемогущая, запретная и открытая всем.