Алёна Жукова - Страшная Маша

Счастливая мама влетела в детскую и, схватив детей за руки, выволокла поздороваться с дядей Антоном. С кислыми лицами они проделали требуемый ритуал, а Маша успела заметить, что огонек на груди Антона уже не сверкает, а тускло мерцает и стал почти неразличим. Стараясь не выдать радости по этому поводу, она подняла глаза, полные видимого безразличия, и тут же напоролась на острый и пристальный взгляд Антона. Сморгнув, изобразила на лице приветливость, но чувствовала, как тяжело будет дальше притворяться, и не только ей, но и Антону тоже. От взаимной наигранной вежливости спасла Валентина. Она появилась, нагруженная судочками и кастрюльками, а впереди нее бежал Темка. Дети схватили его и уволокли в свою комнату.

Зазвать детей к столу было невозможно. Валентина много раз заглядывала в детскую, но они отказывались выходить, наблюдая за тем, как щенок на их глазах догрызает кеглю, валявшуюся в углу комнаты. В головах у них рождался план. Чуча тоже участвовала. Она ходила рядом, помахивая хвостом и показывая всем видом, что проследит за этой бестолковой собакой, только выпустите их в прихожую, где на банкетке для обуви лежит сумка гостя. Кожа, из которой сделана эта сумка, очень понравится Темке, а Чуча сделает все остальное: вытащит тетрадь и раздерет каждую страничку на мелкие кусочки, которые будут годиться разве что для ее горшка.

Пока на кухне раздавались голоса и звон бокалов, хвостатая и усатая банда вышла на дело. Темка стащил сумку с банкетки и принялся грызть ремешок, но Чуча его остановила, подсунув угол сумки. Эта часть понравилась ему даже больше – жевать было удобнее. Очень быстро молния на сумке была сломана. Чуча вытащила тетрадь, но Темка посчитал, что это его добыча, когда унюхал засаленную временем обложку. Отодрав от бумаги, он весело таскал ее по полу, а в это время Чуча острыми когтями раздирала каждый лист, превращая его в бумажное месиво. Раскромсав последнюю страничку на клочья, она благоразумно удалилась в детскую и спряталась под кровать.

Темка был застигнут на месте преступления Валентиной, которая несла детям еду, пока захмелевшие Наташа и Антон вовсю целовались. Услышав окрик хозяйки, он прижал хвост, но обложку из пасти не выпустил. Улизнув на кухню, вызвал там форменный переполох – крики, грохот перевернутой посуды… Выскочив оттуда, припустил еще сильнее, убегая от Наташи и Антона. Сквозняк закрутил вьюнком кучку бумажного мусора и бросил его под ноги преследователям. Антон оцепенел, а Наташа набросилась на Валентину:

– Ты куда смотрела? Мерзкий пес, убери его сейчас же!

Антон сжал кулаки, схватил ботинок и запустил в щенка. Бросок был метким. Темка завизжал, а за ним завизжала Валентина. Она схватила перепуганную собаку, плюнула под ноги Наташе и Антону и гордо вышла, громко хлопнув дверью.

Стоя на коленях перед бумажным крошевом и пытаясь отыскать хоть одну целую страницу, Антон стонал. Руки его судорожно метались, пальцы дрожали. Маша и Витя с невинными лицами вышли из детской и побежали на кухню за веником и совком. Никого не подпустив, Антон сам ползал из угла в угол, собирая бумажки, как вдруг схватился за сердце. Отдышавшись, зло глянул на Машу. Его мертвик на мгновение погас, а Машин раскалился. «Они что, силой меряются?» – подумала Маша и сунула руку с браслетом поглубже в карман.

Собрав все до единой бумажки, Антон взял пакет, высыпал в него бумажную труху и, не проронив ни слова, пошел к входной двери. Наташа пыталась его удержать, но он только отмахнулся. Она побежала за ним следом.

Чуча высунулась из-под кровати и заработала Машин поцелуй прямо в розовую пуговку носа. Кроме поцелуя она получила кусочек курочки, но чуть не подавилась, когда с грохотом распахнулась дверь детской и на пороге появилась мама мрачнее грозовой тучи. Град обвинений посыпался на головы детей. Машу она обозвала эгоисткой, а Витю дурачком: ведь все, что от них требовалось, – следить за собакой, но даже этого им нельзя поручить. Теперь за все хорошее, что Антон для нас сделал, они платят ему черной неблагодарностью.

– Завтра утром я уеду в Предгорье, а вы останетесь сидеть взаперти, – подытожила она. – Теперь никакая тетя Валя вам не поможет. Готовить будете себе сами, стирать и убирать тоже, и никаких гуляний. Про Предгорье забудьте. Теперь оно не для вас. Это приказ, слышите?

Такого поворота событий они не ожидали. Как такое возможно? Кто запретит им ездить в Предгорье? Опять это слово «приказ» – чей, и так понятно, мама его лишь повторила. Как теперь быть? Их ждет Катя-кошатница, которая может ответить на многие вопросы, накопившиеся у Маши за неделю, например об отце Антона. Хотелось бы узнать, слышала ли Катя когда-либо фамилию Шумилов? Остался ли кто из Шумиловых в этих местах? Откуда взялся Милофф, теперь понятно – Антон просто сократил отцовскую фамилию, убрав две буквы в начале, но добавил для форсу двойное «ф» в конце.

За окном густо и быстро потемнело от надвигающейся грозы. Уже грохотало где-то вдалеке, и Витька вздрагивал, оглядываясь по сторонам. Он был уверен, что сегодня ночью появятся визитеры с того света, и упросил Машу ночевать вместе.

Лежа в обнимку, они поняли, как привыкли уже не бояться ночных встреч с мертвецами. Гроза все никак не начиналась, и небо тужилось, рычало, подмигивало дальними сполохами. Наступила полночь, но никто так и не появился. Витькины глаза слипались, да и Машины потихоньку набухали сладкой мякотью сна. Брат мирно посапывал, а она, чтобы не заснуть и не пропустить гостей, тихонько рассуждала вслух: «Получается, что тетрадь зависла между этим светом и тем… Здесь она превратилась в бесполезный мусор, а значит, Антон проиграл, но не получилось сжечь бумажки, а значит, он выиграл. Теперь ее нет ни тут, ни там. Это хорошо или плохо? Ау, придите уже кто-нибудь наконец и объясните!»

За окном грохотнуло так, словно взорвался грузовик со снарядами. Витя вздрогнул, но не проснулся. Кинжальный росчерк молнии полоснул по черной туче, из которой полился сумасшедший ливень. Форточка распахнулась от порыва ветра. Маша вскочила, чтобы ее закрыть, и чуть не навернулась, споткнувшись о Чучу, летящую к окну. Спина у кошки выгнулась дугой, шерсть встала торчком. На подоконнике, свернув голову набок, сидела большая черная птица.

Это был ворон. Его перья и глаза отсвечивали металлическим блеском, а клюв и язык походили на раскаленные угли. Ворон расправил крылья, качнулся на когтистых лапах и заорал трубное «крух». Маша застыла, боясь пошевелиться. Птица казалась страшнее всяких мертвецов. Сунув голову под крыло, ворон извлек оттуда сложенный вдвое листок бумаги. Дрожащей рукой Маша выхватила записку из клюва. На светящемся в темноте листе проступили буквы: «Сжечь, уничтожить, ждем». Птица потопталась, сверкнула недобрым глазом и, разинув алый, словно обагренный кровью клюв, зловеще каркнула. Маша замахала руками: «Кыш, проклятый, убирайся!» Ворон еще раз огрызнулся скрипучим «кар-кар» и тяжело взлетел, устремившись в окно. Не долетев, лопнул в воздухе, оставив за собой черное облако. Сквозняк с треском захлопнул форточку.