Александр Светин - Anamnesis vitae. (История жизни).

За окном послышался звук подъехавшей машины и скрип тормозов. Я встрепенулся и вскочил.

— Это, наверное, «скорая» из района. Вот и славно! Сейчас отправим вас с Мишкой в больницу, там его подлечат и будет опять по заборам скакать!

Зара с улыбкой поднялась из-за стола:

— Ну нет, на забор он теперь долго не полезет. Уж я об этом позабочусь!

Вдвоем мы вышли на крыльцо. Перед домом и впрямь стояла «скорая помощь».

9 сентября, 00.30,

Кобельки, участковая больница

— И запомните: никаких больше мочегонных! — погрозил я пальцем тучной даме лет пятидесяти, местной продавщице.

Та, старательно прижимая сосискообразным пальцем ватку к локтевому сгибу, заныла:

— Так ведь хотелось же вес согнать! Вы только посмотрите на меня — это ж уму непостижимо!

— Согнали? — осведомился я.

Она потупилась.

— Не согнали, — констатация факта, подкрепленная суровыми нотами в моем голосе, прозвучала достаточно жестко. — Зато чуть не ушли в страну вечной охоты!

— Что? — не поняла жертва мочегонного.

— Я говорю, чуть не померли. Еще немного — и повывели бы весь калий из организма. И ваше сердце грустно трепыхнулось бы напоследок, да и остановилось. Потому, как не может оно, сердце, без калия. Ясно?

— Ясно! — вздохнула она. — Но как же похудеть-то? Уж я чего только не перепробовала…

— Увы, мой совет может свестись лишь к двум правилам. Потому, как я не диетолог и большой циник, — развел я руками.

Уже открыв дверь, дама с интересом обернулась:

— Так скажите же, доктор! Что за правила?

— Простейшая физиология: чтобы похудеть, надо меньше кушать и больше какать. Следующий! — через плечо оторопевшей дурочки крикнул я в коридор.

Вместо следующего в кабинет вплыла Мария Глебовна.

— Все, доктор. Больше нет никого!

Дождавшись, пока осчастливленная новым знанием пациентка выйдет на улицу, я торжественно заявил:

— Любого, осмелившегося разбудить меня раньше восьми ноль-ноль утра, заранее объявляю личным врагом!

— Идите отдыхать, Пал Палыч! — улыбнулась акушерка. — Умотались вы за сегодня.

— Да уж… Вы тоже отдохните, Мария Глебовна. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Водные процедуры прошли уже в полусне. Почти не открывая глаз, будто заправский лунатик, я прошествовал из душа в свою палату… пардон, квартиру! И упал на баронову кровать. Сознание тут же отключилось.

Проснулся я от странного чувства. Если попытаться его сформулировать, то получилось бы что-то вроде «если-я-немедленно-не-проснусь-то-пропущу-нечто-очень-важное». Сон улетучился сразу.

Рывком я сел в постели. В комнате был кто-то еще.

— Я поняла, что не могу не прийти! — голосом Али сказал светлый силуэт у двери.

— Ты пришла, когда я понял, что не могу без тебя, — неслышно прошептал я. Даже не удивившись.

Она услышала.

— Я с первой минуты знала, что так будет. Как только открыла глаза здесь, в больнице. Еще не видя тебя.

— А я — знал всегда. Я видел тебя раньше много раз. Во сне.

По интонации Алиного молчания я понял, что она улыбается.

— Ты странный, Паша.

— Ты тоже. Кто ты, Алька?

Бледный силуэт у двери пожал плечами:

— Я и сама не знаю, кто я. Забыл?

Я встал и подошел к ней. Совершенно не стесняясь собственной наготы.

Аля сбросила с плеч казенную простынку и положила руки мне на плечи:

— Ты веришь в судьбу?

— Я верю в нас.

— Как это?

— Знаешь легенду о том, как давным-давно Бог разделил людей на половинки?

— Расскажи! — попросила она.

— Когда-то не было мужчин и женщин. Были просто люди. И однажды Бог решил разделить их на половинки. Каждого. А потом взял, да и перемешал всех. Так люди разделились на мужчин и женщин. И с тех пор ходят они по миру, ищут свои половинки. Очень немногие находят, — я уткнулся губами в теплые волосы и закончил: — Мне повезло: я нашел.

— Мне тоже, — прошептала она и прижалась ко мне.

— Я ждал, что ты придешь. И боялся этого, — признался я.

— Почему — боялся?

— Ты — Мечта. А когда мечты сбываются, они перестают быть мечтами.

— Я уже сбылась?

— Да.

— И перестала быть мечтой?

— Нет.

— Так чего же ты боишься? — в темноте ее улыбка светилась.

— Теперь — ничего.

— Давай сбудем еще одну мечту? — предложила Аля.

— Давай. А какую?

Вместо ответа она надолго прильнула к моим губам своими. Оторвавшись, взяла меня за руку и потянула к бароновой кровати.

— Эту.

…Ночь вместе с нами неслась сквозь время. По стенам плясали тени, жалко передразнивая нас. Мир сузился до размеров бывшей палаты № 6, ныне — моей казенной квартиры, в которую ко мне и явилась моя Мечта.

Она улыбнулась и откинулась на подушки:

— Я и не подозревала, как это чудесно!

— Тебе не было больно? Поначалу?

— Нет. Мне было хорошо. Просто волшебно.

— Ты — не просто Мечта. Ты — Сказка. Так не бывает.

— Так — есть, — Аля тихо засмеялась. — У тебя вид невероятно довольный. Как у кота, который сметаны наелся. Я так и буду тебя звать — Кот.

И потянулась всем телом.

— На себя посмотри: вылитая кошка. А я буду звать тебя Кошкой. Вернее — Котенком. По обстоятельствам.

Она крепко обняла меня, прижавшись всем телом. Будто прощаясь.

— Я люблю тебя, Кот!

— Я люблю тебя, Кошка!

Ночь отступала и возвращалась вновь. То наполняясь бессвязным шепотом губ, ищущих в темноте друг друга, то вновь наслаждаясь звенящей тишиной, нарушаемой лишь нашим дыханием, да сверчками за окном.

…— Интересно, который час?

— Счастливые часов не наблюдают. Зачем тебе время сейчас, Кошка?

— У меня странное чувство… Кот. Будто время остановилось, но в то же время — летит с бешеной скоростью. Понимаешь?

Я прислушался к себе:

— Понимаю. Ты права, Алька.

— Помнишь, я сказала, что с тобой не страшно время?

— Помню. Что это значит?

— Когда тебе очень хорошо, всегда есть страх, что это скоро закончится. Или не скоро, но — закончится. А с тобой мне не страшно.

— Все когда-то кончается, Котенок, — я нагнулся и поцеловал ее.

— Знаю. Но не боюсь.

— Умница. Я с тобой. Мы — вместе. Это главное.

— Кажется, я счастлива, Кот!

— А без «кажется»?

— Счастлива.

— Я тоже, Кошка. Тобой счастлив.

Темнота робко таилась в углах, загнанная туда светом Алиной улыбки. Определенно, в комнате стало светлее. И далекий рассвет тут был ни при чем.

— За твою улыбку можно отдать все! — сообщил я ей.

— Правда? А мне ничего и не нужно. Только тебя.

— Уже.

— Что «уже»?

— Я и так уже твой. От макушки до пяток. С потрохами.

Аля засмеялась и села в постели, критически оглядывая меня:

— Должна сказать, что мое приобретение мне нравится. Даже очень.

— А ты?

— Что?

— Ты — моя? Или мне кажется?

— Не кажется, Кот. Твоя.