Марина Ефиминюк - Наследница

– Ваши фальшивые побрякушки даже половины стоимости выпитого вина не покроют!

– Вы просто их стоимости не знаете.

– Зато цену вину знаю!

Незаметно я проследила за взглядом хозяина. Он с интересом рассматривал цепочку от карманных часов Влада, пристегнутую к петличке на поясе брюк и ныряющую другим концом в карман.

– А карманные часы в залог возьмете? – тут же предложила я.

– Часы? – в один голос, но с разными интонациями переспросили мужчины.

Горский мгновенно догадался, что других часов, кроме его собственных, мы не имели, и раздосадовано сощурился в мою сторону. В ответ на молчаливый вопрос я только пожала плечами.

– Извините нас. – Он подхватил меня под локоть, поднял со скамьи и отвел на некоторое расстояние от хозяина постоялого двора. – Анна, ты же говорила не про мои часы?

– Ну, других-то у нас все равно нет.

– Эти часы я купил, когда заработал свою первую сотню золотых. Они дороги мне как память…

– Не жадничай, – перебила я его стенания и протянула ладонь. – Давай.

– Вот теперь я хочу заявить тебе со всей открытостью, что мне страшно за будущее нашего королевства при таком принце! – процедил он сквозь зубы, отстегивая от цепочки тяжелый золотой кругляш с гравировкой на крышке.

– Тоже мне признание, – фыркнула я. – Говорят, что Его Величество вообще тот еще мошенник.

* * *

В гостиный двор мы вернулись к обеду, когда оглушительное солнце разогнало по домам всех благородных господ. Поблескивало согретое в лучах озеро. Горячий воздух казался желтоватым.

Влад задержался у стойки, чтобы забрать перенаправленную из столицы почту, а я поднялась наверх. Дверь в номере оказалась незапертой, а внутри царила душная полутьма. Плотные расправленные портьеры скрывали окна, и через тонкую щелку едва-едва пробивалась тонкая полоска света.

– Пруденс? – позвала я, но в ответ прозвучала тишина.

Куда запропастилась помощница, оставалось загадкой. Бодро стуча каблучками по паркету, я подошла к окну, одним движением распахнула портьеры, и в комнату ворвался яркий солнечный свет.

Отворилась дверь.

– Влад, ты Пруденс не видел внизу? – позвала я, развернулась и оцепенела…

Уилборт сидел в кресле с высокой спинкой. Он уронил голову на грудь, слепые открытые глаза смотрели в пол, руки безвольно лежали по бокам. По его неестественно бледному, неподвижному лицу ползала муха. Дядька был мертв.

Я смотрела на окоченелое тело и не могла заставить себя пошевелиться. В пустой голове тоненько звенело, к горлу подступал тошнотворный комок.

Вдруг мне на глаза легла теплая большая ладонь, а над ухом прозвучал голос Влада:

– Не смотри.

…Не смотреть! Но я все равно склоняюсь над лежащим на ковре телом отца. Его лицо застыло, рот перекошен, невидящий взор устремлен в потолок. Для чего-то машу рукой перед его глазами, хотя прекрасно понимаю, что он уже мертв.

Из живота поднимается горячая волна. В ужасе оглядываюсь по сторонам, и знакомый с детства кабинет кажется чужим. Делаю шаг к двери и еще один. Комната пляшет, предметы точно плывут. Я быстро выхожу в темный холл…

Нельзя забыть, невозможно простить

«Я служил в особняке до рождения нимы Анны. В то время имела место одна некрасивая история. Через год после свадьбы молодая хозяйка поймала сунима Валентина на адюльтере со своей помощницей, которая едва окончила Институт благородных девиц и только-только поступила на службу в особняк. К сожалению, я не могу припомнить ее имени. Случился страшный скандал, девушку в два счета рассчитали, а через пару месяцев выяснилось, что хозяйка понесла. Беременность проходила тяжело, и суним Валентин отправил жену в Минеральные Источники, а сам предавался фривольностям с танцорками кордебалета с Зеленой мостовой. Хозяйка вернулась в столицу уже с новорожденной Анной на руках. Сразу после этого суним Валентин уволил весь штат прислуги и позвал в дом свою кузину ниму Клотильду. Ваш покорный слуга не знает, как дальше сложилась судьба четы Вишневских, ибо ушел в отставку со всеми остальными. Кстати, спасибо за десять золотых. В моем сегодняшнем положении они оказались весьма и весьма кстати…»

Из конфиденциального письма к судебному заступнику Кастану Стомме

от бывшего лакея дома Вишневских, отправленного в отставку много лет назад.

– Он был гениальным изобретателем, прекрасным человеком, – голос председателя Королевского Общества Изобретателей (каждое слово с большой буквы и никак иначе) возносился к ослепительно синему небу и жгучему солнцу.

Семейный склеп Вишневский представлял собой глухую махину с одной-единственной дверью с замурованными окнами и был увенчан мраморной крылатой женщиной. На ее выставленной вперед руке сидела ворона и с любопытством сверху взирала на церемонию прощания, неожиданно собравшую толпу народа. Одетые в черное люди прели от жары, обмахивались веерами, вытирали взмокшие лбы кружевными платками. Они не подозревали, что его смерть оставила десятки вопросов.

Если он приехал на курорт, чтобы помириться, то по какой причине не предупредил о визите? Лекарь полагал, что дядька умер от сердечного приступа, но почему в складках его галстука нашли «Звездную пыль»?

– Наш дорогой Уилборт обладал удивительным качеством – щедростью. Для Королевского Общества Изобретателей лучшего члена было невозможно представить, и теперь, когда у нас освободилось место, прежде принадлежавшее ему…

А председатель все говорил, и люди начинали позевывать, изредка забывая прикрыть раззявленные рты.

– Кто дал слово старому зануде? У меня сейчас челюсть сведет от желания зевнуть, – сквозь зубы процедила тетка Кло. Ради публики она уже успела пустить пару слезинок, но все равно не смогла изобразить на лице достаточно скорби, чтобы вписаться в приличия.

Я окинула свою семью долгим взглядом. Ева, бывшая жена человека, в которого я была влюблена, старательно держала маску сдержанной грусти. Эрик и вовсе не видел смысла в притворстве и спокойно курил сигариллу, пока лакей Пимборти, как ребенок, лил слезы по своему вечному собутыльнику. Я больше не имела права их осуждать, не после того, как из-за мужчины позволила собственному отцу умереть.

К концу церемонии взмокшая на солнце толпа стала стремительно редеть. Могильщики заложили гроб мраморной плитой, и когда мы вышли из склепа, то людей в черных одеждах на кладбище не осталось. Семейную усыпальницу закрыли на замок, а ключ исчез в ридикюле тетки Кло. Последние минуты Уилборта с семьей выглядели столь жалкими и тривиальными, что становилось не по себе.

– Можно и домой, – вздохнула она, вцепившись в локоть Пруденс. Две женские фигуры в темных нарядах, под оглушительным полуденным солнцем плыли между чужих могил.