Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

– Ох, леди Клеондрина, – проговорил я слабеющим голосом, – не надо...

Она рассмеялась еще звонче:

– Почему?

– Нехорошо... нехорошо я делаю...

Она сказала убежденно:

– Хорошо! Разве вам это неприятно, сэр?

Я сказал в замешательстве:

– Очень... очень даже приятно. Но все равно это нехорошо...

Она продолжала втирать мазь, от которой возник не только приток сил, но и прилив желания. А я и без мази уже готов, воля плавится, а мой обет .. – какой обет, разве я давал какой-то обет? – превращается в песок.

– Это, – сказала она настойчиво, – хорошо! Очень хорошо. Вы желаете меня, вы жаждете меня! Разве не так?

– Так, – прошептал я.

– Вы готовы отдать все, чтобы взять меня всю...

– Да, – прошептал я еще тише, – готов...

– Да возьмите! – выкрикнула она. – Возьмите же!

Одним движением сорвала с себя одежду. Я задохнулся. Она сидела на мне, как на бревне, поставив длинные, изумительной красоты ноги по обе стороны, я видел ее всю в ослепительной зовущей наготе.

Мои руки потянулись к ней, задрожали. Я стиснул челюсти, на лбу и висках вздулись толстые жилы, выступил пот. Тело горело, а чресла жгло огнем, там все было готово взорваться.

– Леди Клеондрина, – сказал я хриплым голосом, – это жестоко...

– Мой благородный рыцарь, – сказала она и прильнула всем телом, – вот теперь вам уж точно придется поступиться своими обетами...

Смех ее был веселым, слова шутливыми, но я стиснул зубы крепче и, чувствуя себя последним дураком на свете, заставил себя выдохнуть:

– Нет, нет, леди Клеондрина! Я никогда не поступлюсь обетами... С вашей стороны жестоко этого требовать...

Она отпрянула, на прекрасном раскрасневшемся личике отразилось изумление и внезапный гнев.

– Требовать? Доблестный рыцарь! Это я, благородная леди Клеондрина, владетельная хозяйка этих земель, легла с вами, забыв стыд и честь, чтобы хоть чем-то малым отблагодарить вас за благородный поступок! А вы отвергаете?

Я сделал над собой неимоверное усилие, будто двигал гору. Мышцы затрещали от натуги, ведь боролся еще и с собой, обеими руками сдвинул прекрасную обнаженную женщину с себя, опустил на ложе рядом, а сам поспешно вскочил.

Меня трясло от стыда, позора, унижения, что обо мне подумают: ничтожество, червяк, комната расплывалась, пол под ногами качался, но я сумел схватить брюки и поспешно натянуть, что удалось с немалым трудом.

Обнаженная женщина приподнялась на локте и смотрела круглыми остановившимися глазами.

– Сэр рыцарь! – прошептала она в великом изумлении. – Значит ли это, что вы отказываетесь... от меня? От меня?

Я едва не взвыл от стыда, поклонился и ответил не своим голосом:

– Прекраснейшая леди Клеондрина, я никогда не посмел бы отказаться от вас! Да и какой мужчина в своем уме откажется? Я мечтаю заслужить вашу признательность, ваше внимание... А за одну вашу улыбку я готов умереть!

Она спросила все тем же изумленным голосом, чересчур тихим:

– Но вот вам мои улыбки, мои простертые к вам руки, мое желание насытить ваши чувства и погасить огонь в ваших пылающих чреслах! Вот я, сэр рыцарь! Возьмите меня и удовлетворите свою страсть!

Я застегнул широкий пояс. И хотя пальцы еще не ощутили ни меча, ни боевого молота, почувствовал себя увереннее, а когда заговорил, голос почти не дрожал:

– Леди Клеондрина! Будь я рыцарем, я, может быть... Но я еще не рыцарь! И потому стремлюсь быть достойным звания рыцаря. И потому никогда не отступлю от обетов, никогда не посмею бросить тень ни на свою честь, ни на чужую. Вы – необыкновенная женщина! В вашу честь трубадуры должны слагать песни, в вашу честь знатнейшие рыцари должны собираться на турниры и ломать там во имя вашей улыбки копья! И я не посмею бросить тень на вашу честь, поступив вот так... недостойно. Вы не должны мне платить за спасение. Это долг каждого рыцаря, да что там рыцаря – каждого мужчины! – броситься на помощь женщине, даже если это грозит ему увечьем или смертью...

Мой язык молол эту высокопарную чепуху, а она приподнялась выше, фигура ее грациозно изогнулась. Внутри моей мохнатой сути взвыло. Я с трудом загнал зверя глубже, ее звонкий голосок пробивался сквозь грохот в моей голове, как серебристый ручеек пробивается через нагромождение скал и камней.

– Вы рыцарь, благородный сэр Дик! Даже если все еще не получили рыцарский пояс и рыцарские шпоры. Но я не из благодарности легла с вами на ложе! Из благодарности я заживила ваши раны, а кузнец из той же благодарности за спасение госпожи подбирает вам более достойные доспехи, чем та рвань, что была на ваших широких плечах, которые каждая женщина мечтает обнять. Но я решила с вами разделить ложе совсем по другой причине...

Я огляделся в поисках рубашки, отступил на шаг.

– Леди Клеондрина! Вы не должны так говорить. Так говорят только простолюдины, а благородные люди должны иметь возвышенные мысли. С вашей неслыханной красотой вы призваны царить над миром!

Она все еще не верила тому бреду, что молол мой конформистский язык, не поднималась с ложа, только уперлась локтем, отчего ее гибкая фигурка эротично изогнулась.Но ее огромные синие глаза наконец загорелись гневом, а нежнейшее лицо полыхнуло красным.

– Сэр рыцарь, – сказала она звонким негодующим голосом, – вы не понимаете, что говорите! Вот я, нежная и зовущая вас женщина, томящаяся без ваших сильных рук. Набросьтесь на меня, мните, терзайте, утолите свои желания, делайте со мной все, что проделываете своих ночных видениях. Я жду этого, я жажду!

Я отступил еще на шажок. Трясло, сердце колотилось, горячая кровь тяжелыми волнами расплавленного металла с силой била то в чресла, то в сердце. В голову, правда, не поднималась, высоко, но сердце наполнилось отвагой и жаждой совершить что-то необыкновенное и очень красивое. Хотя я уже совершил немало, ведь я воздерживаюсь все время путешествия.

– Леди Клеондрина, – ответил, я с достоинством, – наш священник говорит, что ночные видения насылает дьявол. Говорят, иногда и ангелы посещают праведников в их чистых снах, но то, что являлось мне, несомненно от дьявола, ибо сладостно и мерзко греховно. Посему я прошу позволения удалиться, дабы ратными подвигами в ваше имя, леди, заслужить бесценнейшее право как-нибудь прибыть к вам, украшенный многими славными победами, и бросить к вашим ногам боевые трофеи, дабы вы узрели мои заслуги и наградили меня благосклонной улыбкой...

Она вскочила, как разъяренная кошка. Обнаженная, все еще сводящая с ума своими формами, сейчас смотрела с ненавистью. Ее рука как выстрелила по направлению к моей груди, а голос упал до страшного змеиного шипения:

– Ты! Ты отказываешься от меня? Сейчас? Ты не взойдешь со мной на ложе?

Сердце колотилось, как это сладостно, оказывается, жертвовать, лишать себя плотских наслаждений ради... ради... даже не знаю, чего ради, ведь никто не узнает, да и не обещал никому блюсти верность, сейчас ее никто никому не блюдет, но прямо раздуваюсь, как жаба, от собственного благородства и самолюбования.