Коллектив авторов - Они придут из ниоткуда

— Хорошо, я согласна.

В конце концов, терять действительно было почти нечего.

Дерзость, это дерзость! Она чувствовала, как подрагивают её губы — но не от страха, не от желания расплакаться, а от резких ранящих слов и колких упрёков, что вот-вот готовы с них сорваться.

«Замолчи! — кричала на неё мать. — Слышать тебя не хочу!». «Смирение угодно Создателю, дитя моё, — увещевал маленькую Айрис Окделл отец Маттео. — К чему гневить Всеблагого своей непокорностью? Безропотно сносить тяготы и несправедливость — разве не этому учат нас святые книги? Терпение — вот меч сильного».

Как бы не так! Мать не желала слушать её, отец Маттео уговаривал еще ниже склонить голову и не роптать. Глубокие пещеры под надорским замком стали гробницей для праведников. И они умолкли навек. Они приняли кару, что невесть за что обрушил на них их Создатель.

Что сказала бы матушка, увидев, как её дочь спускается вслед за незнакомым мужчиной по полутёмной лестнице замызганного бергерского трактира, едва прикрыв лицо глубоким капюшоном заношенного дорожного плаща? Разве это убережёт её от любопытных взглядов прислуги, от шепотков за спиной?

Она оставила девочек одних. Разумеется, она закрыла дверь на ключ, и всё же… И Бенджи, он же всегда где-то рядом… Если случится что-то дурное, он же их не оставит?

— Прошу вас, сударыня.

Белобрысый маршал распахнул дверь — и они оба ступили в ночь. Тёплую, безветренную, напоенную запахами озёрной воды, клейких весенних листочков, расцветающих яблонь и вишен. И отчего-то к нему примешивался горько-сладкий аромат одуванчиков, жёлтых, как… как мёд, подумалось ей. Как мёд…

— Смотрите, какая луна!

Айрис и сама не ожидала, что первой заговорит с бергером; она так и замера на пороге: огромный серебристый шар висел так низко, что казалось, вот-вот заденет крыши приземистых домишек Клостерталя.

— Ночь будет светлой, сударыня. Полагаю, небольшая прогулка не доставит вам неудобств. Позвольте принести вам свои извинения за мою оплошность: я не представился, хотя и позволил себе обратиться к вам по имени. Ойген Райнштайнер.

Удивительно, но и в мертвенном лунном свете она хорошо различала его черты: узкое лицо, брови цвета пшеничных колосьев. Даже темневший на скуле шрам. И Райнштайнер, словно ему пришлось не по душе такое внимание к своей персоне, мазнул по застарелой царапине кончиками пальцев.

— Быть может, вы желаете чего-нибудь? На кухне наверняка остались лепёшки с сыром и творогом. Мне не составит труда вернуться и справиться у трактирщика. Я заметил, что внизу, в общей зале, вы почти ничего не ели.

Она с минуту наблюдала за ним: гримаса любезности на красивом лице, льдистая голубизна его глаз, тонкие губы. И вдруг ей стало неудержимо смешно, да так, что она едва сдержалась, прижимая сжатый кулачок к губам.

— Я… Простите, я чем-то…

— Просто я вдруг подумала, господин Райнштайнер: вы знаете, что Надор разрушен и что все жившие в замке мертвы. И вы без страха зовёте меня прогуляться. Что, если я окажусь выходцем? Как известно, эти твари не прожорливы. Их не прельщает пища смертных. Оттого я и не ела в общей зале. Что скажете?

— Что вы не выходец, сударыня, — невозмутимо отозвался он, первым делая шаг на дорожку, уводившую от дверей постоялого двора к вишнёвому саду, разбитому вокруг скромной олларианской каплицы. — Вы сами сказали, что с тех пор, как обрушился ваш родовой замок, минуло полтора года. Поверьте: за это время я насмотрелся на всякое — и на выходцев, и на бесноватых. Вы обычная девушка, как и две девочки, которых вы привезли с собой. И именно об этом я и хотел спросить вас. Как? Каким образом вы уцелели? И… прошу простить мне мою прямоту, но ваш брат и вправду мёртв. Люди, причастные к его убийству, сделали соответствующие признания.

— Вот почему отовсюду исчезли те дурацкие афишки… — она горько улыбнулась.

Дик, Дикон, Ричард… Она давно похоронила его.

— Господин регент, разумеется, помиловал доблестных мстителей, покаравших убийцу и предателя.

— Осмелюсь высказать опасение, что в Талиге не осталось людей, кто счёл бы расправу над Ричардом Окделлом несправедливым делом. И как бы господин регент ни чтил законы, он вынужден был поступить подобным образом.

Значит, в укрывательстве бергер её не подозревает. Однако какая удивительная прямота: он говорит о распоряжении регента и о смерти Ричарда как о количестве лошадей в своем драгунском полку. Отстранённо и безучастно…

— Так вы и есть маршал Севера и командор Бергмарк? — уточнила Айрис.

— Граф Савиньяк, занимающий в настоящий момент пост кансилльера, возложил на меня эти обязанности.

Кансилльеры, командоры, маршалы, регенты… Какое дело им до девицы Корбье, а ей до них?

Они всё ещё стояли вдвоём посреди пустынной улицы, а узкая тропинка уже готова была нырнуть под сень вишнёвых ветвей, так густо усыпанных крошечными белыми цветками, будто только что выпал снег. Надо же, здесь сыскалась и скамейка — и Айрис вновь подивилась обстоятельности северян: война едва закончилась, а они уже спешат сколотить скамейки и вымести улицы, хотя на окраине она приметила следы недавнего пепелища. Но и там уже деловито копошились люди, что-то обустраивали, прибирались… Чудо, что сад остался нетронутым.

Она опустилась на свежеоструганные доски, и маршал Севера занял место возле неё. Какой смешной и странный человек… Сначала пугает до полусмерти, потом пытается накормить какими-то лепёшками. Зачем ему было следить за ней и девочками?

— Возможно, выполнить мою просьбу является для вас несколько затруднительным, — начал он, должно быть, осознавая, что ей не так-то просто поведать о гибели Надора.

— Вы так необычно разговариваете…

— Необычно? — серьёзно переспросил Райнштайнер. — Я делаю ошибки?

— Нет, — она не знала, как объяснить. — Вы… вы говорите, как в книжках.

Он нахмурился: казалось, он всерьёз размышляет, что же ей ответить.

В руках он вертел тонкую вишнёвую веточку.

— Многие ставили мне это на вид…

Айрис не удержалась и прыснула. И тут же поспешно извинилась: она вовсе не хотела его задеть.

— Нет-нет, мне и самому любопытно было бы это понять, — продолжал он, как будто вмиг позабыв и о судьбе Окделлов, и о надорском землетрясении. — Многие из тех, с кем я приятельствую — или правильнее было бы сказать «поддерживаю дружбу»? — упоминали об этом.

Теперь он смотрел на нее вопросительно, явно ожидая дальнейших разъяснений.

— «Многие из моих друзей», — предложила она. — Постойте, вы ведь… Талиг ведь для вас не родной, так?

— Я родом из Бергмарк. Матушка приложила все усилия, чтобы нанять для меня лучших менторов, — он смущённо улыбнулся, как будто в том, что он столь витиевато изъяснялся, была толика и его вины. — Они учили меня по книгам, которые представлялись им образцом совершенного слога. С тех пор поэзия, вызывающая у прочих восторг и заставляющая сердце…