Коллектив авторов - Бесконечная история

— Отпусти меня, — приказала она. Он быстро отпустил; она расправила плечи и отступила от него — спина прямая, голова поднята. Когда его глаза снова привыкли к тускло-серому свету, он разглядел линию ее щеки. Женщина стояла возле двери.

— Прошу прощения, госпожа. Тебе больно?

Намек на смех, хотя без тени юмора в нем.

— Больно? Нет. Мне так хорошо, как только возможно.

Мало что можно было сказать в ответ. Дарий позволил себе слова, замиравшие по мере того, как он произносил:

— Я боюсь, традиция представляться впала в немилость в эти дни. Я отец Дарий из церкви Юлиана-Бедняка.

— Юлиана-Бедняка, — сказала она с тенью пренебрежения. — Не знаю такой. Деревенский приход?

Не было никакого основания, что она должна это знать: высокородная женщина, она могла бы молиться в собственной часовне или, на худой конец, в одном из великих соборов. Но все-таки, он почувствовал непомерную досаду, хоть и напомнил себе о грехе гордыни.

Она, будто прочитав его мысли, опустила голову, извиняясь.

— Прощения, отец. Это было грубо с моей стороны. Ты имеешь право, по крайней мере, знать своего сокамерника по имени. Я — Тереза дю Шен.

Намек на браваду в голосе аристократки. Это имя было ему известно, признал он, несколько шокированный неожиданностью.

— Герцогиня дю Шен?

Он услышал намек на черный юмор в ее ответе.

— Я думаю, ты слышал имя. Весь Париж его знает.

Весь Париж? Все во Франции. Герцогиня дю Шен была известна легкомыслием, безнравственностью, распущенностью. И все-таки она пребывала в тени своего мужа — распутника, картежника, жестокого деспота.

Дю Шены, как многие самовлюбленные, злосчастные аристократы, служили для простого народа удобным оправданием эксцессов террора.

— Я слышал о тебе, — сказал он и осторожно продолжил: — Я не знал, что тебя схватили.

Герцогиня начала медленно прохаживаться по узкой, тесной камере, заставляя его сдвигаться с ее пути. Казалось, она совершенно не сознавала, что причиняет ему некоторое неудобство. Он допускал — ей просто никогда не приходило в голову, что кто-то может не уступить дорогу.

— Я был взята у дома подруги, — сказала она рассеянно. — На следующий день после того, как мой муж отправился на гильотину.

Он увидел, что она отвернулась, хотя и не смог прочитать выражение ее лица в сумраке.

— Я сожалею, — сказал Дарий. Она остановилась, протянула одну руку вперед, чтобы прикоснуться к грязной плесени, покрывавшей каменные стены, и брезгливо вытерла пальцы о бесценный шелк своего платья.

— Ты? — Она, кажется, слегка удивилась. — Не понимаю, почему. Сама я считаю это чем-то вроде одолжения. Оно спасло меня от затруднения найти способ убить его.

Это было сказано с чувством гордости, со стальной бравадой женщины, привыкшей к осуждению общественного мнения. Дарий склонил голову и промолчал. Мысленно он стал читать молитву за упокой души герцога дю Шен. Ему показалось, что никакой человек никогда не нуждался в молитве больше.

— Священник, — сказала герцогиня. Это был комментарий, сделанный печально и про себя, но ей явно было наплевать, что Дарий невольно услышал его. — Низкий юмор сброда никогда не перестает удивлять.

— Возможно, они подумали, что ты захочешь утешения от церкви. — Он не мог устоять перед соблазном добавить каплю сарказма; она повернулась к нему — темный призрак среди полутьмы, и он почувствовал ее желание дать бой.

— Утешение от церкви! — засмеялась она. Это был чистый, пронзительный звук ярости, а под ним — колышущаяся пучина страха. — Последние двадцать лет я множество раз искала утешения, отец, но не у священника. Если это, конечно, то, чего они хотели. Ситуация неловкая скорее для тебя, чем для меня — да, это уместно. Благочестивый отец Дарий, запертый с пресловутой шлюхой-герцогиней…

— Пожалуйста… — отозвался он. Она оборвала его возражение резким взмахом руки.

— Возможно, они надеялись, что я погублю тебя. Это было бы успехом, не так ли? Что-то вроде увести в ад с собой, как последний трофей… — она внезапно остановилась. Дарий был застигнут врасплох мгновенно возникшим в ней напряжением. — Ты слышишь это?

Что бы она ни услышала, оно было затеряно в других шумах тюрьмы — плаче, далеких криках, просьбах, молитвах. И еще за всеми этими голосами Дарий однозначно чувствовал одиночество во тьме.

— Там, — сказала герцогиня. Ее голос, только что звучный и сильный, внезапно сломался. — Девочка.

Невозможно было отличить один голос от другого. Дарий нахмурился и подошел ближе, когда герцогиня прижалась к двери: руки раскинуты, лицо прижато к дереву.

— Я слышу ее, — прошептала она. — Ах, моя маленькая. Будь храброй.

Дарий коснулся ее руки. Герцогиня сделала глубокий вдох, но с места не сдвинулась.

— Это моя дочь, видите ли, — сказала она. — Мари-Тереза. Ей всего шестнадцать лет.

Он позволил себе успокаивающе коснуться ее плеча. И почувствовал, что она содрогается от немого рыдания.

— Все будет хорошо, — пробормотала герцогиня, как детскую молитву. — Все будет хорошо, все будет хорошо.

Они стояли так очень долго, затерянные во тьме, прислушиваясь к слабому плачу обреченных.

— Скажи мне, — сказала она позже, вырвав Дария из полусна, в котором он пребывал, сидя в углу, — почему ты стал священником?

Дарий провел тысячу лет, размышляя над этим вопросом; у него была тысяча ответов, но среди них не оказалось двух согласных между собой. Он вспомнил отчаяние и мучения войны, вечную борьбу человека против человека; это было причиной. Он не мог рассказать ей о битвах между Бессмертными. Не мог поведать, как давным-давно отсек мечом голову святого человека у ворот Парижа, и замечательный, несущий любовь Квикенинг обратил его, как Савла на дороге в Тарс.

— Я считаю, что все люди нуждаются в прощении, — сказал он.

— И ты думаешь, что достоин раздавать его.

Дарий улыбнулся, пусть даже она не могла видеть этого в темноте.

— Нет, дитя мое, если и есть полное сосредоточение благодати, я далек от него. Но это не пригодность священника, который предлагает прощение. Это милость Бога.

— Бог, — сказала она ледяным тоном, — имеет, что возразить на это. И не называй меня ребенком. Ты хоть знаешь, сколько мне лет, отец?

«До смешного молодая», — подумал он, но вслух пробормотал:

— Я бы не смог угадать.

Она рассмеялась резко:

— Я все же сделаю из тебя льстеца. В августе мне исполнилось тридцать пять. Пожилая женщина. Достаточно стара, чтобы стать бабушкой, если…

Она замолчала. Дарий, борясь со сном, спросил:

— Твоя дочь — твой единственный ребенок?

Голос герцогини помрачнел.

— Нет. Есть сын. Филипп. Сын своего отца.

— Твой тоже, конечно. — Дарий намеревался утешить, но сразу почувствовал, что сказал не то. Герцогиня нервно рванула кружево своей юбки.