Коллектив авторов - Бесконечная история

— Что, голубь сизокрылый, загордился? — спросил старик устало. — Да кто я такой, чтобы по ночам с юродом поганым ходить? Не хотел по добру, будет по худу.

Харальд уже был готов убить надоедливого старика, хотя чести это ему бы не принесло. Но тут небо вдруг приблизилось, потом взлетело наверх, а сам он почему-то лежал на спине, и голова гудела от боли.

— Сколько лет живу, — старик сидел рядом на корточках, — а все удивляюсь. По-хорошему вас просишь, не допросишься. Дашь по голове разок — все сразу понятливые делаются. Завтра жду, где говорил.

Винный хмель из головы улетучился, и от этого стало еще неприятнее.

Следующим вечером старик повел себя как ни в чем не бывало.

— Явился, орясина, — поприветствовал он Харальда. — Ну, полезли в чрево земное.

Цистерны были еще одной диковиной Миклагарда. Огромные каменные вместилища, где собиралась пресная вода. Мало кто там бывал, рассказывали разное, и Харальду было не по себе идти за стариком. Тот бодро семенил, казалось, нисколько не сгибаясь под своими веригами. По узкой ненадежной лестнице они спустились в каменную холодную сырость, внизу плескалась вода.

— Нишкни теперь, — сказал старик, — ногами-то перебирай поживее. Осторожно, в воду не свались! Тут лодчонка моя привязана, перелезай.

В лодке старик сначала зажег фонарь, утвердил его надежно на дне, чтобы не повалился и не поджег чего ненароком, потом взялся за весла и оттолкнулся от стены.

Харальд смотрел на уходящие ввысь каменные колонны, на свод, терявшийся в темноте. Цистерна могла вместить в себя целый дворец.

— Не по нраву? — спросил старик. — Правильно, здесь мало кому ловко, такая махина! Да и из здешних никто сюда заглядывать не любит. Кричи, не докричишься.

Вода плескалась, черная, словно горючее масло. Ни посреди бушующего моря, ни в ночных вылазках не было Харальду так не по себе. «Неуверенность», — сказал бы кто другой, но он таких слов не знал.

— Как тебя зовут? — спросил он, чтобы не молчать.

— А по-разному. Кто «юрод клятый» зовет, кто «дедушка, помоги». А имя что? Тебя вот назовут королем, нешто поменяешься?

— Ты… — начал Харальд и остановился. Если уж неведомая сила не желает быть узнанной, настаивать нельзя. Можно только отнестись к ней с почтением и выполнить то, что от тебя хотят.

— Что приумолк? Скоро доберемся. Там, правда, потолок низкий, но уж потерпишь.

Харальд кивнул.

— И поплывем мы, как Улисс вдревле, уши заткнув…

— Зачем?

— Ох, вечно я, старый, забываю. Слушай, невежда. Был такой царь морской, вот вроде вас, разбойников. Рыжий и хитрый. Были у него корабли и верные люди, но он ввязался в войну, в которой участвовать не хотел. Клятву глупую дал потому что.

Харальд кивнул. Про клятву он понимал. Сколько раз в сагах конунги дают опрометчивый зарок, а потом убивают братьев или развязывают войну.

— Но так как царь был хитер, то войну он пережил. И поплыл домой, чтобы объявить, что он жив и нечего всяким юнцам на его царство да жену зариться. А по дороге домой поплыл он мимо острова, на котором жили сирены. Ведьмы, словом, — пояснил старик, — до пояса — девица-красавица, а ниже — либо птица, либо рыба. Дуры злобные, Господи прости. Голос у них был больно сладкий, кто ни услышит — бежит на него, как припадочный, а те и рады человечинке. Весь остров был в костях.

Вдалеке что-то плеснуло, и старик перестал грести. Харальд потерял счет времени, здесь его нельзя было определить привычным способом — по звездам или птичьим голосам.

— Ну, царь повелел всем свои гребцам уши заткнуть, чтобы не соблазнились, а себя, наоборот, к мачте привязать, а уши открытыми оставить.

— И что дальше? — история была интересной.

— Дальше он услышал песню сирен. И так она ему полюбилась, что стал рваться изо всех сил к ним да просить гребцов, чтобы его отвязали. А те не слышат. Так и проплыли мимо. А сирены со злости все в море побросались.

— И все?

— Все, да не все. Только приплыли мы уже, вылезай.

Старик привязал лодку к кольцу, торчащему из стены, и, подняв руки, начал ими шарить.

— Подсоби-ка, — обратился он к Харальду. Варяг тоже поднял руку и нащупал нишу в стене. Оттуда тянуло ветерком. Харальд подтянулся на руках и влез наверх, потом помог подняться юродивому. Коридор и правда был низковат, по каменному полу приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться.

— Скользко, — бормотал старик, — тут она и ползает.

— Кто?

— Да тварь эта. Ты пойми, воин, — старик обернулся и поднял фонарь. Тени сделали его лицо другим: совсем старым и полным странного величия. — Мне же как нож в спину, когда такое творится. Город и так неспокойный, а тут еще она проснулась. Вроде бы последняя она, да только людей жрать не дело. А у меня силы уже не те.

— Если мы охотимся, — сказал Харальд, — то не лучше было бы устроить ловушку?

— Уж устраивал, спасибо, что надоумил, — сварливо произнес старик и снова зашагал. — Сил, понимаешь, мало у меня. Да у нее тоже немного осталось. Тебе даже уши затыкать не придется.

Пока Харальд осмысливал сказанное, коридор повернул, и на них повеяло свежестью.

— Тут колодец рядом, — сказал старик и погасил фонарь. — Она по нему пробирается. Ждать будем. Это место тихое, даже когда по всему городу бегали да «Ника!» [10] «Ника!» — буквально «Побеждай!», возглас восставших во время бунта в Константинополе в 532 г. н. э. кричали, здесь спокойно пересидеть можно было.

Будь здесь не Харальд, а кто-то другой, более сведущий в делах империи, он непременно подивился бы тому, что юродивый говорит о событиях полутысячелетней давности как о недавних. Однако, может, только юродивый и мог так рассуждать.

Из узкого отверстия наверху не раздавалось ни звука. Близился самый темный час ночи.

Со стороны колодца послышался плеск. В детстве Харальд видел как-то змеиное гнездо. Гадюки переплетались и беспрестанно шевелились, и хотя ему ничего не угрожало, по спине все равно пробежал холодок. Так и сейчас он звериным чутьем чувствовал, что приближается что-то чужое.

— Ты, главное, не слушай ее, — шепнул старик и ткнул жестким пальцем Харальду под ребро.

Плеск слышался все ближе. Как будто большая рыбина билась о мокрый пол, приближая себя к ним. Харальд перехватил рукоять меча и встал, готовясь к встрече. Старик за его спиной зашевелился, зашуршал, и Харальд краем глаза уловил рассыпающиеся искры. Свет — это хорошо. Свет будет бить ей в глаза.

Наконец тварь выступила из тьмы. Зашипела, увидев их, и остановилась, разглядывая. Харальд смотрел на рыбий хвост в серебряной чешуе с налипшей травой, на молочно-белую кожу живота. Тяжелая грудь обвисла до самого пояса, шея пошла складками. Лицо сирены было крупным, с радужными глазами навыкате. Рыжеватые волосы на голове давно сбились в колтуны, но их было такое изобилие, что они стояли облаком.