Мария Токарева - Голод Рехи

— Эй, я так не договаривался! Я не ошибка и не «проваленный проект», — возмутился Рехи.

— Избавься от своей тьмы! — уговаривал Митрий паразита.

— Это не тьма! Это великая скорбь! — скрипуче выдохнул Двенадцатый, пока паразит напряженно сопел, не желая сознаваться. — Ты говорил, что крылья семаргла, вестник надежды, чернеют, когда он впадает в отчаяние. Да… И я, вестник равновесия, впал в отчаяние, когда люди начали Великую Войну. Они так страдали! Они так мучились! Мой родной мир так мучился. Когда мне запретили вмешиваться, я сказал себе: «Ладно, но хотя бы один мир я спасу, стану его хранителем». Я согласился на малую цену! Я наблюдал за ними! Но сила запрещала мне остановить истребление… Ох! Они так страдали! — Двенадцатый захлебывался словами. — Они так мучились, уничтожая друг друга, теряя цель завоеваний. Их отравила ненависть! Тогда я разрушил мир, противостоя Разрушителю. Ведь если страдания мира настолько невыносимы, что нет никакой надежды на исцеление, разрушить мир — это великое сострадание. Взорвать его, рассеять по ветру… Я остановил войну! Да, я остановил!

— Ты так ничего и не понял. Разрушить мир — это не способ борьбы со злом, — сокрушенно отозвался Митрий.

— Нет-нет! Я обрушил гнев на всех!

— Но ты не различал праведных и грешных.

— Разве не так было? Разве не случалось такое же в других мирах, где это называлось карой высших сил? Я лишь повторял! Я повторял! — умолял понять Двенадцатый, но ни в ком не находил сочувствия. Рехи просто ждал, когда закончатся мучения этого истерзанного существа. И его собственные. Все еще ворочалась лживая надежда, которая хуже отчаяния. Еще вызывали тревогу оживившиеся черные линии, на которые взирал безумными глазами лиловый жрец. Он видел их, улавливал шевеление, придумывая новый вероломный план. Отсутствие тела не мешало вершить зло. Рехи разозлился и ткнул паразита в глаз, лиловый предатель огласил зал истошным визгом, наполовину прячась внутрь.

— Но те миры никогда не разрушались до основания, — продолжал разговор Митрий, будто не слышал пронзительного крика.

— Нет… нет-нет, наверное, в тех мирах не было столько боли. Я не выдержал! — задыхался Двенадцатый. — Я взял великую силу, чтобы избавлять всех от страданий. Но потом… Оказалось, что род людской только на них и построен! Я не выдержал! Я покарал грешных и избавил от страданий праведных! Ведь смерть — это величайшее избавление! А я принял муку жизни! Я заперся в Цитадели навечно, сдерживая Разрушителя, пока последние живые существа не уйдут отдыхать от жизни.

— Э, не… Я так не согласен! На что мне сдался такой отдых! — осклабился Рехи, про себя добавляя: «Там еще остались Лойэ и Ларт с Санарой. Им тоже не понравится такая милость высшей силы».

— Ты вновь попытался отнять свободу выбора! Не для того тебе давалась сила. Посмотри, посмотри на Рехи! Он родился в разрушенном тобой мире. И он живой, все еще живой. Ты не верил в людей, поэтому не научил их состраданию друг к другу. Не объяснил своему последнему жрецу.

— Может быть… Может быть, я понял это через три сотни лет. Митрий! Я устал! Избавь меня от этой ноши! Я согласен понести кару за тьму и всю причиненную боль! Я согласен! — возопил Двенадцатый.

— Ты знаешь свой главный грех? — наседал на него Митрий, как на допросе.

— Знаю.

— Назови его еще раз.

— Лжеучительство. Да! Я лживый бог! Я стал их богом не по праву, но они поверили в меня искренне.

— И все же вот к чему это привело. Ты хотел управлять ими как неразумной материей. Но это недопустимо.

— Да, я управлял. Митрий… Митрий, я так устал! Пожалуйста, сделай что-нибудь! Вокруг сплошные черные нити! Они все тянутся ко мне, они тянутся от меня. Мы друг друга отравляем! — кричал Двенадцатый и бился в агонии. Он упал навзничь, загребая руками и ногами. Из груди его вновь вылез паразит, но уже в образе чудовища.

— Так перестань прятаться! Получи свое избавление. Ты знаешь, что нет другого пути! — все повышал и повышал голос Митрий. Похоже, их поединок разума завершался. Рехи не понимал таких тонкостей, но черные линии он теперь тоже видел повсюду. Они заперли вход в Цитадель плотной завесой, лишая возможности выбраться. Оставалось одно — победить.

— Мне так страшно, учитель. Так страшно!.. Но я слишком устал. Да, ты прав. Ты прав. Мы все — ошибки! О, Вечный Творец, зачем мы только доверились однажды семарглам…

Рехи задумался: если Двенадцатый вовсе не божество, а обращается к кому-то над ним, значит, этот кто-то существовал за пределами их мира. Кто-то настоящий. И, возможно, Он имел право творить настоящие чудеса.

— У меня остался последний вопрос, брат мой, — задумчиво подошел Сумеречный, казалось, не замечая нависшей над ними опасности.

— Я тебе не брат, Тринадцатый! Никогда им не был! — прорычал Двенадцатый.

— Да… Именно об этом вопрос: почему в своем культе ты назначил меня на роль мирового эсхатологического зла?

— Ты — предвестник конца света, — вновь с великим ужасом прошептал Двенадцатый.

— Разрушитель этого мира засел в тебе паразитом, — напомнил Рехи.

— Ты — Разрушитель Вселенной.

— Откуда тебе знать? Или так нравится плеваться ядом? — напряженно замер Сумеречный.

— Ядом… Если бы, о если бы! Мне было видение… Такое отчетливое, что я содрогнулся: красное небо, выжженная пустыня погибшего мира, черная воронка, засасывающая планеты. Ни света, ни звезд — пустота. И ты! Ты в центре хаоса, его предводитель, на гигантском троне из миллионов костей и черепов. И колесницу с твоим троном тянули самые мерзкие твари, запряженные в цепи, как рабы, и распевающие тебе темные гимны: «Царь чудовищ, вечный царь!» Ты и есть эсхатологическое зло. Ты! Ты разрушишь Вселенную! Вестник Апокалипсиса — царь чудовищ.

Сумеречный содрогнулся и отшатнулся от Двенадцатого, закрывая лицо.

— И здесь то же видение… Уже в третьем мире самое страшное его создание узрело меня как Разрушителя Вселенной, — как будто самому себе проговорил он. — Возможно, это мне место в коконе черных линий.

— Хватит. Видение — не реальность, — торопливо оборвал Митрий. — У всех остается свобода выбора. Даже у таких, как вы. И у тебя.

— Да… да… и у меня… у меня… Я! Двенадцатый Проклятый! Готов принять избавление.

— А ты, падший Страж Мира? Ты готов?

— Да! — наконец выкрикнул Лиловый жрец, вновь возвращаясь к своему человеческому облику.

— Признай свой грех!

— Гордыня! Не любовь… Я не любил по-настоящему, только хотел возвыситься, произвести впечатление и стать королем. Мирра! Прости!

Воздух закружился воронкой, полетели обломки скамей, драгоценности и клочки гобеленов. Стены дрожали и рассыпались, свод снесло ураганной волной. Рехи кинулся на пол, закрывая голову руками. На расстоянии вытянутой руки от него в плиты пола впился кусок кровли, сверху чуть не пришибло тяжелой балкой. К счастью, вовремя подоспел Сумеречный Эльф.