Мария Токарева - Голод Рехи

Он сосредоточился на поскрипывании песка под ногами. Как и требовал Проводник: только песок, больше ничего, совсем ничего. А там нашлась бы надежная холодная пещера, отлежался бы. И потом пошел дальше. Из раны уже не сочилась кровь. Только бы не напороться на очередных дикарей или ящеров — и уже нормально.

— Рехи! Постой… — слабо возразил откуда-то издалека Митрий.

— Что ты его останавливаешь? Он идет туда же, куда и мы. Только что мы там будем делать? Все мы. У тебя ведь тоже нет плана, — язвительно хмыкнул Сумеречный.

— Но я нашел Рехи.

— И он тебе не рад.

«Имя мое откуда-то знают. Ну, нашел ты меня! Лучше бы не находил».

Мысли ударялись в виски, перекатывались от затылка ко лбу, сжимали обручем. Но ноги еще куда-то несли, и Рехи шел. Сначала он опасался, что Проводник и Сумеречный будут его преследовать, но они остались позади и вскоре скрылись за грядой валунов. Он двигался наугад, тянул воздух, опасаясь наткнуться на хищников или людей — обоих всегда сопровождал удушливый смрад. Но обоняние щекотал только тяжелый пепел.

распевал отстраненный голос, та самая «единица поменьше». Нашелся бы толк от нее, сила какая-нибудь, как в сказках для маленьких. Там вечно рассказывали про великих героев, которые спасали мир или даже миры. Но что-то никто не спешил приходить и вытаскивать их всех из этого вечного бессмысленного кружения в плену голода и страха, который поселился где-то под сердцем воспоминанием о склизких «линиях мира». Рехи даже посмотрел на пальцы: нет, никакой слизи, ни следа.

«Ладно, не знаю, что это. От мыслей проще сдохнуть, а мне надо идти», — твердил он себе с завидным упрямством. Снова единственным спутником сделалась давящая тишина. Где-то издалека доносился гул камнепада, напоминавший утробный рев гигантской твари. Что если вдали ждало неизвестное огромное зверье? Голодное, как и все.

Но долго огорчаться грядущими бедами не удалось: в дымный воздух вклинился едва уловимый запах живого существа. Рехи тут же схватился за клинок, новый клык, полученный в бою. Тряпка уже прилипла к ране, прижимать не приходилось, только сил на очередной поединок совсем не осталось. У всех есть свой предел.

— Опять ты… — безысходно выдохнул Рехи. Он ожидал от себя любой реакции: злости, негодования, хоть радости, но усталость соскоблила все чувства. Перед ним предстала Лойэ, выскользнула из-за валунов, очевидно, до того скрывалась, выслеживая возможную добычу.

— Ага. И опять ты! — недобро хохотнула Лойэ. Она выглядела тоже довольно потрепанной и измученной: туника из шкуры ящера светилась дырами, сквозь одну временами просвечивала правая грудь; кровоподтеки и ссадины испещрили руки и лицо, волосы спеклись от крови, она же забрызгала впавшие щеки, но кровь была явно чужая. У Лойэ обнаружился ее же старый клинок. Неужели ей удалось как-то спастись от отряда эльфоедов? Скрылась? Сбежала? Сражалась? Ах да, она же бросила, предала. Но все это ощущалось каким-то далеким и малозначительным. Перед глазами болезненно стояли сплетения линий, словно не осталось чего-то более важного.

— Что с тобой сделали людоеды? — спросил Рехи. Сражаться с Лойэ и ненавидеть ее больше не хотелось, злиться он устал.

— Ты в плен к ним попал, что ли? — Лойэ горделиво подбоченилась.

— Да.

— Слабак, я от них отбилась, — бросила с небрежной гордостью Лойэ. — Эй! Ну, ты чего? Рехи! Рехи! Рехи!

Лойэ затараторила с суетливым беспокойством, врагов так не зовут. Рехи уже не слышал, почему и зачем к нему обращаются: силы дошли до предела, до роковой черты, словно эта встреча выбила последние капли выносливости. Он устал сражаться с собственными противоречиями. Все-таки он любил Лойэ, по крайней мере, не представлял, что однажды придется убить ее. Нет уж! Ни за что. Он уже определился, стоял на своем, хотя на самом деле почти падал.

Глупое и бессмысленно хрупкое тело вновь теряло сознание, оставляя себя на милость то ли подруге, то ли врагу. Над головой несколько мгновений маячило черное-пречерное небо, пронизанное красными жилками. Дальше все провалилось в пустоту.

на прощанье пропел очередной безумец, словно сидел где-то на краю пропасти, болтал беззаботно ногами, рассматривая смерть сквозь неизбежность жизни. Конец? Финал всех страданий? Без решительного удара? Без великих битв? Не всем уходить красиво. Но как же не хотелось умирать!

— Больно же! — вскинулся Рехи. Что-то пронзило припухший левый бок, не клинок, а что-то маленькое и острое. По ощущениям напоминало волос в горле или шип под ногтем: терпимо, но выматывающе неприятно.

— Не дергайся! Так лечились в прежние времена, — донесся знакомый голос, и сильные женские руки настойчиво прижали плечи обратно к земле. Рехи часто заморгал, озираясь вокруг. Он лежал в какой-то пещере, со сталактитов во тьме капала вода, стекая невидимым ручейком. Все-таки Лойэ не добила, даже притащила в убежище. Как странно и великодушно с ее стороны. В ней открывались все новые и новые черты. Раньше она воспринималась просто девчонкой из отряда, развлечением, временами обузой. Теперь стала последней выжившей из их деревни, последним знакомым эльфом в этом огромном мире. Теперь еще и пыталась лечить. В руках она держала тонкую иголку с ниткой и упрямо тыкала этим приспособлением в рану Рехи.

— Как лечились? Откуда ты знаешь? — возмутился он, не слишком-то доверяя такому врачеванию. Сама же пырнула, а теперь исправляла. Да, Лойэ в деревне ловко управлялась с починкой одежды, но причем здесь Рехи!

— От одной старухи научилась. Она отца штопала… — Лойэ болезненно запнулась: — Но он все равно умер. Иголку с собой из деревни прихватила, всегда с собой носила.

— Она не говорила, что от гнили в ранах умирали? — Рехи припомнил метавшихся в бреду раненых, отца Лойэ в том числе. Стало жутко. Порой они возвращались с победными улыбками на лицах, бодрые, лишь немного обескровленные. Но через пару смен красных сумерек поникали, впадали в бредовые видения и мучительно умирали с почерневшими губами и пеной у рта.

— В незашитых тоже. Ничего, вроде бы промыли, — пожала плечами Лойэ, кивая на водицу, стекавшую со сталактитов. — Все равно мы безнадежные странники.

— Но умирать так я не планирую!

— Молчи и не мешай! Мне самой страшно, я ж первый раз.

Рехи морщился, но терпел. По счастью, стежков пришлось делать немного, хотя края воспаленной кожи и плоти стягивались неохотно, причиняя страдания. Какое-то время пришлось молчать, сжимать зубы, чтобы не заорать в голос.