Мария Токарева - Голод Рехи

— И что с того? Чем мы хуже?

— Ничем, только людоеды от рождения. А, впрочем, мы тоже. Все равно мы все обречены, — вздохнул Рехи. И на него навалилась бессмысленность всей этой удалой беготни по пустошам. Сумеречный вроде бы давал какой-то выбор, но Митрий намекнул четко, что ждет Стража разрушенного мира. Может, где-то случалось иначе, в других неведомых мирах Стражи кого-то спасали, кому-то помогали и сами оставались в живых.

— Так зачем мы куда-то движемся вообще? — заразился унынием Ларт. Рехи больше толком не держал его, но пленник устал от погони.

— К Разрушенной Цитадели, — ответил Рехи. — Если тебе так тошно, до Бастиона я сам потом дойду, чтобы найти Лойэ.

Такой вариант как будто устраивал обоих, ведь Цитадели Ларту не стоило бояться, злая судьба не ждала его там. Наверное. Хотя реально ли хоть кому-то пережить встречу с Двенадцатым, если и его создатель, и равный ему по силе с трудом прорывались через лес темных линий? Вряд ли. И от этого руки и ноги пронзал мертвенный холод, проникал в сознание.

— Когда потом? И что будет со мной? — не унимался Ларт. — Что ты придумал, изверг? Я сразу понял, что в тебе живет жестокий палач, а способность к пыткам лишь подтвердила…

— Когда дам в морду Двенадцатому Проклятому, — хрипло ответил Рехи.

Но сомнения терзали: то он с полным пониманием собственной обреченности собирался двигаться навстречу долгу, то снова возникали призрачные видения счастливой жизни с Лойэ. Потерянной Лойэ, утраченной, убежавшей. Впрочем, источник всех бед оставался неизменным. Хотелось хотя бы взглянуть ему в глаза, даже если от одного воспоминания о сне, в котором явился разрушитель мира, кидало в дрожь. Страж разрушенного мира — его палач.

— Ты сумасшедший, — безнадежно выдохнул Ларт, вновь попытавшись извернуться. Крепкий тумак между лопаток быстро усмирил его.

Губы Рехи нервно дернулись в ухмылке, в груди теснился тяжкий смех. Только такие безумцы, как он, бросают дерзкий вызов настолько могущественным созданиям. Но цель по-прежнему вела через пустыню. Возможно, на пути к ней терялся и разум, и инстинкт самосохранения. Но у него хотя бы оставался голод пути, голод цели, Ларт же не сумел ничего противопоставить. Его мир разрушился до основания.

— Да, наверное, сумасшедший, — признал Рехи. — Но какая разница? Должен же кто-то попробовать. За эльфов, за людей, за вас. За всех нас.

Ларт выдохнул и уперся лбом в песок. Ему хотелось сжаться в комок, подобрав ноги к животу. Но придавливавший сверху Рехи не позволял.

— Вставай.

— Опять будешь пить меня? — вздрогнул Ларт, когда цепкие пальцы отпустили его. Рехи даже помог подняться, потянув мягко за локти, однако сурово ответил:

— Я же сказал «вставай», а не «наклони голову».

Он даже соскучился по собственному командному голосу. Все-таки он некоторое время считал себя вожаком стаи эльфов. Да, не отряда, а именно стаи, голодной и беспощадной. Тогда почему губительное сострадание подтачивало уверенность в собственной правоте? Он вроде бы сполна отыгрался за плен, но при этом не испытал никакой радости или хотя бы мрачного удовлетворения. Затравленный взгляд Ларта вызывал только неуверенность, смущение.

Когда они вновь поплестись в сторону красного огня, Рехи даже несколько раз ловил себя на мысли, что хочет перерезать путы на запястьях опального короля, растереть его онемевшие руки, кожу на которых уродливо исполосовал кожаный ремень, и продолжить путь как двое равных. Но Ларт не разделял таких порывов, возведя вокруг себя каменную стену отчужденности и ожесточения.

— Если бы я тебя сейчас убил, то мне хватило бы мяса на много дней пути, — бросал он угрюмые слова, но покорно топал впереди, подгоняемый мечом. И зарождавшиеся сомнения в душе Рехи сменялись омерзением, от которого хотелось ударить пленника. Но он лишь задумчиво осадил:

— И что дальше? Куда бы ты пошел?

— Я… — Ларт замялся и подавился воздухом. Он застыл на месте, не замечая, что кончик меча упирается ему в спину. Во всем его облике ощущалось предельное напряжение, борьба с собой. Какая-то часть все еще не смирилась с утратой и власти, и подданных. Она, именно она, отравляла его, гноилась в необработанной ране.

— Мне некуда идти… Совсем некуда, — наконец признал Ларт, низко опуская голову. Рехи только криво ухмыльнулся, не испытывая никакой радости. Он слишком хорошо понимал опального короля, слишком отчетливо помнил, как рушатся миры. Не этот, большой и неведомый, который Сумеречный назвал материком. А другие, миры их маленьких жизней.

И они, двое против пустоши, оставались последними выжившими из своих миров, а за ними по пятам шла прожорливая смерть. Рехи вспомнил, что все места, куда он попадал волей рока, настигала погибель. Ларта же, очевидно, преследовал недобрый жребий попадать в плен. И постепенно опальный король понимал, что он вновь связан и подчинен чужой воле. С каждым шагом все больше и больше…

— За что мне это?.. — только стенал он время от времени.

Но вскоре пустыню сковала тишь. Песок взрыхлялся подошвами разодранных сапог, натирал между пальцев ног, набивался в штаны и под туники, скрипел на зубах — все вернулось в привычное русло. Больше не существовало пещеры с глубоким колодцем, больше никто не заставлял омываться после битвы и не кусал за шею.

Рехи ощущал себя прежним, а вот Ларт изменялся, переставая походить на самого себя. Свалявшиеся волосы обвисли замызганной паклей, бледная кожа обветрилась, кое-где на месте ожогов взбухли язвы, одежда изодралась в клочья. От его связанных запястий исходил неприятный запах гноя, который сочился пополам с кровью. Рехи со смутным сожалением понимал, что это совершил именно он. Он связал его. Он причинял новые страдания Ларту, когда кусал пленника за шею раз в три смены красных сумерек, всегда в одно и то же место. Кажется, вскоре оно потеряло всякую чувствительность, превратившись в незаживающий синяк. А ведь полукровки исцелялись быстрее людей и эльфов.

Ларт начал терять темп, когда в пустоши перестали попадаться даже мелкие ящеры. Да и сам воздух опять начал сильно отдавать запахом серы, но приглушенным, далеким.

— Мы не туда зашли. Не туда! — причитал то и дело опальный король. Заунывный голос сливался с ветром и гулом отдаленных обвалов.

— Так веди туда! Ты сказал, что доведешь до гор! — губы шевелились неохотно, вместо слов получался неразборчивый рык. С момента побега пленника Рехи еще ни разу не смыкал глаз и постепенно перестал различать видения и реальность.

Вскоре ему уже начали являться призраки своей деревни, несколько раз возникал старый адмирал, отец Лойэ, Здоровяк и другие знакомые с детства лица. Они не будили сожалений или горечи, ими Рехи не умел толком дорожить, но все-таки теперь даже их не хватало. Следом приходили уже полукровки, всадники с отрубленными ногами, последние тринадцать храбрецов, едва узнаваемая обгорелая Телла.