Максим Далин - Хедера

Отец был счастлив. А в разгар подготовки к приёму нашего августейшего гостя, из горной деревни, где свежий воздух должен был облегчить её мигрени, неожиданно вернулась моя мать.

По всей вероятности, слухи дошли и до неё.

Когда отцу сообщили, что мать находится в пути, его лицо приобрело сперва озабоченное, а потом испуганное выражение.

— Вот так-то, дитя моё, — сказал он мне. — Похоже, нашей весёлой жизни пришёл конец. Ида прислушивается ко всему, что говорят в свете, а говорят там… ты сам знаешь. Жаль. Девчонка неплохая, спокойная девчонка, не из кокоток. Со странностями, но кто же без них…

Я слушал и кивал. В доме уж слишком легко дышалось нынче — без матушкиных мигреней и молебнов, без её свиты, воспитанниц, приятельниц и постоянных бесед в гостиной о конце света, что непременно должен последовать в наказание за людские грехи. Но Хедера была по обыкновению безмятежна.

— Всё образуется, сударь, — сказала она отцу, и он поцеловал её руку.

Не образовалось.

Мать с порога — ещё разгружали экипаж с чемоданами, сундуками, шляпными картонками и прочим скарбом — отчитала меня:

— Как ты посмел жениться, не спросив разрешения у меня?! На первой встречной девке?! На полковой шлюхе с чудовищной репутацией, без гроша за душой, чуть не сплясавшей на могиле собственного мужа?!

— Её мужа убил я, — сказал я. — И на его могиле никто из нас не плясал. Отдохните с дороги, матушка.

— Я хочу видеть эту дрянь! — заявила мать.

— Я не хочу звать жену, пока вы не успокоитесь, матушка, — сказал я.

Она оттолкнула меня с дороги и решительно направилась в мою часть дома. Отец покачал головой; я пошёл за матерью.

Хедера сидела на широком подоконнике раскрытого окна и смотрела вдаль. У моей матери при виде неё сделался такой вид, будто она хочет сбросить мою жену с башни.

Хедера обернулась на шаги.

— Встань немедленно, мерзавка! — прикрикнула мать.

— Как я рада вас видеть, сударыня, — сказала Хедера дружелюбно и приветливо. — Надеюсь, вы доехали хорошо.

— Что ты сделала с моим сыном, гадина?! — багровея, вопросила мать, уперев руки в бёдра.

— Я вышла за него замуж, — сказала Хедера.

От неё веяло ненарушимым покоем. Это было так чудесно и так непохоже на большинство женских реакций на выпады такого рода, что мне захотелось обнять её прямо сейчас.

— Не смей дерзить мне! — почти взвизгнула мать. Она не знала, что делать с вот таким — с безмятежностью, непробиваемой, как междугорский рыцарский доспех, — и у неё сдавали нервы.

— Простите, сударыня, — ответила Хедера. — Мне очень жаль. Хотите чаю?

Мать выскочила из нашей маленькой гостиной. Дальше Хедеру можно было только бить — но это было бы чересчур; как иначе вызвать у моей жены хоть какой-то отклик, мать не знала.

Я знал. Невозможно.

— Твоя матушка очень огорчена, — сказала Хедера. — Позволь, я заварю чаю с мятой?

Она была безмерно прекрасна.

Возможно, мне гореть в аду за её майора, подумал я, но это стоило свеч.

Мать своим приездом сильно испортила жизнь отцу, но не мне. Хедеру она ненавидела яростно, нестерпимо, так, как лишь свекровь может возненавидеть невестку за ворох воображаемых грехов — а практически беспричинно. Привычное светлое спокойствие Хедеры раздражало мать, как личное оскорбление. Она целыми днями грызла отца за то, что он недостаточно энергично препятствовал моей свадьбе… да он ещё и был заподозрен в симпатии к «этой молодой мерзавке». Но на нашу территорию мать больше не заходила.

И мы жили весело.

С женщиной обычно тяжело молчать, но не с Хедерой. Мы подолгу молча бродили по нашему древнему парку; я научил её держаться в седле, и мы совершали верховые прогулки. Я любил смотреть, как она шьёт или вышивает, и подарил ей ворох тканей всех мыслимых оттенков обожаемого ею зелёного цвета. Хедера помогла отцу убрать и украсить покои для важных гостей к приезду короля, и отец понимающе улыбнулся, видя на шёлковых обоях, которые она выбрала, тонкий узор из серебристых листьев плюща.

Тогда с Хедерой смирились даже домочадцы: её кроткий нрав слишком явно отличался от жестокой требовательности моей матери. В общем, у нас было прекрасное лето… а в начале августа, когда плющ обвил нашу башню почти целиком, в замок приехал король.

Ему, в общем, понравился замок, но Хедера его обворожила. Это было заметно. Наш пожилой государь просто замер, как громом поражённый, а немного придя в себя, принялся звать нас с ней в столицу.

— Молодые аристократы должны блистать при дворе, — говорил он, улыбаясь. — Бессовестно прятать такой лесной изумруд в глуши, он непременно должен украсить собой наш дворец. Иностранные послы непременно должны увидеть, каких восхитительных женщин рождает наша страна…

Как только мы остались одни, Хедера сплела пальцы с моими и сказала, глядя мне в лицо:

— Уехать — это будет нехорошо.

— Его величество просто ошалел, — шепнул я ей на ухо. — Но если он, паче чаяния, будет настаивать, мы с тобой уедем в столицу и возьмём плющ с собой. Это ведь твои корни, Хедера?

И она улыбнулась, словно услышала отличную шутку.

А тем временем, как потом выяснилось, король обсудил с моим отцом мою придворную карьеру. Окончательно всё решить пообещал в охотничьем домике, что в Оленьем лесу, там, где триста лет назад его августейший предок вручил моему предку меч с Оком Господним на рукояти, отличая его за доблесть на поле брани. Мы все оценили: красиво придумано.

На большую оленью охоту в классических средневековых традициях с королём отправились мой отец и мы с Хедерой. Мать, отговорившись возрастом и прискорбным нездоровьем — горный воздух мало помог её мигреням, — осталась дома.

Судя по лицу отца, её решение его просто осчастливило.

Мы с Хедерой, которая держалась в седле, словно верховой эльф, сопровождали короля, как средневековые пажи. Король помолодел на двадцать лет, шутил, обещал добавить в наш фамильный герб, на серебряную решётку в лазурном поле, побег любимого Хедерой плюща, — и у меня было ощущение горизонтов, раздвигающихся до задыха, беспредельности мира и счастья.

Я ещё не знал, что это последние часы.

Мы уже почти добрались до охотничьего домика, когда Хедера вдруг осеклась на середине фразы и, бледнея, сказала:

— Мне надо домой.

Все посмотрели на неё. Моё сердце страшно стукнуло.

— Деточка, — сказал мой отец, — что случилось? Что-то неотложное?

Впервые за всё время нашего знакомства и близости я увидел, как лицо Хедеры покинула безмятежность. На него легла тень нестерпимой боли.

Она посмотрела на меня:

— Домой. Сейчас. Мне очень надо домой.

Я не мог больше ждать и сомневаться. Меня захлестнул чёрный ужас.