Джоанна Мейер - В бессердечном лесу [litres]

Но они уже не те, что прежде.

Их гнев пульсирует по лесу.

Это меня пугает.

Вот армия моей матери,

та, которую она вскормила кровью и душами.

Она едет посреди деревьев на гигантском создании – чем-то среднем между деревом и львом, но это ни то, ни другое. Ни один зверь, созданный природой, ее не вынесет.

Поэтому она вырвала бессердечное дерево из почвы и сделала из него тварь, которая бы ее выдержала.

Лев скрипит при ходьбе, его деревянная кожа испещрена серебряными жилами.

Вместо когтей – шипы длиной с руку. Вместо шерсти – тысячи острых сосновых иголок. Вместо гривы – ярко-золотые листья.

Если бы я сама не видела, как мама придавала бессердечному дереву этот чудовищный облик, то ни за что бы не поверила, что это оно.

Мамины рога окрашены свежей кровью. В зеленые волосы вплетен тот же шиповник, что связывает меня. Он цветет розами.

На ней платье из костей. Человеческих костей. Они стучат и грохочут.

Каким-то образом

она

настолько

прекрасна,

насколько и

ужасна.

Но я презираю ее всем своим естеством.

Она посадила меня в клетку из костей – такую маленькую, что пришлось свернуться калачиком, чтобы поместиться в ней.

Меня подняли высоко на заскорузлые плечи и несут между собой два ее дерева.

Я покачиваюсь с каждым их шагом.

С каждым корнем,

что погружается в землю

и снова рвется наверх,

мне становится страшнее.

От клетки разит смертью.

И я жалею,

что моя

до сих пор меня не нашла.

Лес движется и растет, движется и растет.

По бокам от мамы и бессердечного льва шагают шесть моих сестер,

три с одной стороны,

три с другой.

На них деревянная броня, привязанная лозами к рукам, груди и ногам.

Я в ужасе от того, что они содрали кору с деревьев, чтобы одеть себя.

Но им всегда было плевать на лес, в котором они родились.

Сестры заводят

боевую песнь, что пронзительно рассекает воздух.

Лес ревет в ответ.

Деревья, несущие мою клетку, движутся все быстрее и быстрее.

Я ищу сестру с розами в волосах,

но не вижу ее.

Она единственная, кто отсутствует.

На небе сгущаются тучи,

отяжелевшие от молний и дождя.

Я шепчу очередную молитву братьям,

хотя знаю: даже будь они здесь,

им не по силам остановить нашу мать.

Она повелевает каждым деревом в лесу.

И горит древней яростью.

Наконец, наконец она отомстит человеческому королю

и поглотит

весь мир

вместе с ним.

Я вздрагиваю в своей клетке.

Надеюсь, Оуэн далеко отсюда.

Надеюсь, он не столкнется с гневом маминого леса.

Я хочу, чтобы он жил.

Забыл меня.

И был счастлив.

Не стоило мне

оставлять фиалки

на его подоконнике.

Слезы

текут

ручьями

по

лицу.

Они соленые на вкус –

последняя капля человечности,

которая осталась

в моем чудовищном теле.

Лес марширует вперед.

Мы подходим к деревне. Деревья крушат дома

камень

за

камнем.

Люди с криками разбегаются.

Но сестры заманивают их обратно своей песней.

Я никак не могу им помешать.

Они убивают, ломают кости, омывают землю кровью.

И все это время смеются.

Их сферы наполняются душами. Земля поглощает трупы.

И вот от деревни уже ничего не осталось,

кроме пыли.

Мама наблюдает за происходящим с бессердечного льва.

Когда бойня заканчивается, сестры подходят к ней и падают на колени, предлагая свои сферы.

Мама раскрывает их одну за другой.

Выпивает души.

Объедается ими.

Затем приказывает сестрам:

– Ступайте. Пожиратель и его армия уже едут нам навстречу. Он смеет думать, что может победить мой лес. Покажите ему, что он ошибается. Убейте солдат. Убейте всех, кроме самого Пожирателя.

Сестры кланяются и скрываются за деревьями.

Она смеется. Запрокидывает голову и поет небу.

Ее песня

даже более прекрасна

и ужасна,

чем она сама.

А затем

мама поворачивается

ко мне.

Мы едем на запад под клубящимися облаками, за нашими спинами – вся королевская рать.

Сирена привязана веревкой к седлу короля, и в попытке угнаться за нами, чтобы конь не тащил ее по земле, постоянно спотыкается.

Я не могу на нее смотреть и в то же время не могу отвернуться. В каждой линии ее тела я вижу Серену. Меня уже тошнит от страха.

И вот мы снова подходим к лесу.

Он похож на огромную темную массу из корявых бушующих веток. Лес простирается за пределы видимости на север и на юг, туда, где, пожалуй, еще вчера не было ничего, кроме травянистой равнины.

Король снимает факел с седла и поджигает его одним взглядом.

Линед тянется за собственным факелом, позади нее командиры приказывают солдатам поступить так же.

По всему склону вспыхивает свет.

Сирена ежится от жара, будто боится, что король сожжет ее.

Вместо этого он отправляет лошадь в галоп, таща сирену позади, и они ныряют в чащу.

Линед следует их примеру, Гвиденский лес смыкается вокруг нас.

Элинион кидает факел в подлесок. Линед поднимает свой к тонким веткам мертвого дерева.

Авангард достигает границы леса, факелов у солдат – не сосчитать.

К небу поднимается стена жара и света. И с ней раздается высокий нечеловеческий плач.

Деревья кричат.

Король ведет нас прямиком в пламя, делая его все жарче и ярче.

Сирена спотыкается и едва дышит, в дыму она превратилась в беспомощное существо.

Деревья нависают над нами, хватают низкими ветвями, сбивают лошадей быстро растущими побегами, стягивают солдат на землю и душат их корнями.

Но они не могут бороться с пожаром.

– ВОЗЬМИ МОЙ МЕЧ! – кричит Линед.

Я неуклюже достаю его из седла, но не нахожу в себе сил, чтобы напасть на деревья.

Выругавшись, она всучивает мне факел и сама забирает меч. Затем отрубает ветки, и они падают на землю.

Лес горит и кричит, жар пульсирует со всех сторон.

Деревья протягивают свои ветки, царапают плечи, дергают за волосы.

Я отмахиваюсь от них и пригибаюсь, с трудом оставаясь в седле.

Дым щиплет глаза. Солдаты вопят, лес воет. Я не могу отвести глаз от древесной сирены. Не могу не думать о том, что Серена оплакивала бы смерть деревьев, если бы была здесь. Поэтому часть меня тоже их оплакивает.

Линед вскрикивает – одна ветка хватает ее и почти стягивает с лошади. Я кидаю факел в дерево. Оно шипит и отступает, и мы едем дальше.

Прежде чем увидеть их, я слышу музыку, внезапно пронизавшую воздух серебряной нитью. Их песня перебивает визг деревьев, создавая безумный, жуткий контрапункт.

Связанная сирена поворачивается в сторону музыки, и на ее лице читается неистовое ликование.