Элизабет Корр - Корона когтей [litres]

– Верон, я…

– Я хотел бы помочь вам снова почувствовать себя лучше, Адерин. Если я могу что-нибудь сделать, чтобы успокоить вашу боль или помочь вам забыть свою печаль, хотя бы ненадолго, я надеюсь, вы скажете мне, – он подносит мою руку к губам и целует пальцы.

Я с трудом сглатываю.

– Спокойной ночи, Верон. И… спасибо, – отдернув руку, я спешу в свою комнату. Поспешно ложусь в постель, стараясь не обращать внимания на одиночество, на внезапную тоску по физическому удовольствию, которая неожиданно и нежеланно шевелится у меня в животе.

Я просыпаюсь поздно, но до заката и нашего второго полета еще много часов. Все, кажется, на взводе; Лин и Пир о чем-то спорят, и даже Одетта разговаривает резко – по ее меркам, – когда обращается к лорду Блэкбиллу. Я ищу уединения в садах, но разглядывание неба не помогает тьме наступить быстрее. Загнанная внутрь шквалистым дождем, я прячусь в комнате, которая, кажется, обставлена для чтения и музыки; там пахнет лавандой и старыми книгами. Но я не одна: Верон сидит за клавесином, изучает ноты на подставке перед собой, медленно водит руками по клавишам. В этой жалобной мелодии есть что-то знакомое, словно воспоминание, если бы я только могла ухватиться за него.

Верон замечает, что я стою у двери. Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он зовет меня.

– Останьтесь, пожалуйста, я нашел кое-что, что может вас заинтересовать.

Он протягивает мне нотную книгу: это сборник песен, скрепленный золотой застежкой и усыпанный драгоценными камнями. В правом верхнем углу первой страницы есть надпись.

Виржинии из Ланкорфиса от Ротбарта и Диандры Атратской с радостными пожеланиями в этот праздник Жар-птицы . Далее следует дата: летнее солнцестояние, за год до смерти моей матери. Я провожу пальцами по потемневшим от времени чернилам. Почерк принадлежит Ланселину; он, должно быть, вручил этот подарок. С нотами в правой руке я пытаюсь подобрать мелодию.

Я сбиваюсь после первых нескольких тактов. Но когда замирает последняя нота, я вдруг вспоминаю отца, который сидел и играл именно это произведение, а мама пела. Образ в моем сознании – это определенно комната в Мерле. Кажется, в западной гостиной, хотя сейчас у нас там нет инструментов, да и вообще во всем замке. Возможно, мой отец убрал их после смерти матери. Это похоже на него – закрыть или уничтожить то, что он больше не мог видеть.

Верон отошел от инструмента и начал расхаживать по комнате.

– Это напоминает мне дом. У нас есть такая комната, комната для чтения, музыки и приятной беседы. Или, по крайней мере, была. Кто знает, что от нее осталось теперь? – он проводит пальцем по струнам позолоченной арфы, стоящей в углу. – Раньше я наслаждался такими днями.

– Мне понравилось слушать, как вы играете. Вы очень талантливы.

Он смеется и качает головой.

– Я мало практикуюсь. Но это не помешало мне немного отвлечься.

– Отвлечься?

– Представить, что революции не было, – он возвращается к тому месту, где я стою. Подходит ко мне вплотную. – Что я вернулся домой с музыкой, книгами и красивой женщиной, с которой можно поговорить.

Кровь приливает к моим щекам под его пристальным взглядом.

– Верон…

– Если бы я встретил вас – или кого-то вроде вас, – кого-то, кто вдохновил бы меня на правильные поступки, укрепил бы мою волю, тогда, возможно, все было бы по-другому. Я мог бы быть счастлив, – он осторожно берет нотную тетрадь из моих пальцев, и я понимаю, что держу ее между нами, как щит.

– Надеюсь, вы все еще будете счастливы. Уверена, это возможно.

– Так много из того, чего я хочу, невозможно, – он подносит одну руку практически к моему лицу, как будто собирается приласкать меня, – мое сердце бьется быстрее, и все, о чем я могу думать, это Люсьен, и как он целовал меня, и как я обещала провести остаток своей жизни с Ароном, не целуя и не обнимая никого больше…

Верон вздыхает, поворачивается к клавишам и играет несколько нот.

– И все же у меня есть долг перед моим народом. Этого должно быть достаточно.

Я киваю, испытывая одновременно облегчение и разочарование.

– Да, – эхом повторяю я его слова и говорю их себе же. – Долга должно быть достаточно.

– Кстати, куда мы полетим? Дальше на север?

– Да. Самая северная оконечность Фениана. Во Вспаханные земли. – Он хмурится, и я добавляю: – Это значит истерзанные. Израненные. Давным-давно в Солануме шла великая война, когда королевство захватил Вильм Бастард. Дворяне и бескрылые Северного Фениана отказались подчиниться даже после того, как Вильм был коронован в Серебряной Цитадели. В отместку он вспахал землю солью и перебил все население. Реки были красными от крови. По крайней мере, так сказано в истории, – я вздрагиваю, вспоминая слова Таллис, сказанные мне в Хэтчлендсе, ее готовность убивать любой ценой. – Конечно, есть и другие истории. Что земля пуста, потому что она слишком близко к пламени погребального костра. Что пламя сводило людей с ума, пока они не бросались в море…

– А как только мы окажемся там?

– Все зависит от того, что мы найдем.

Он приподнимает бровь, выжидая. Затем качает головой и вздыхает, когда становится ясно, что я больше ничего не скажу.

– Вы мне не доверяете.

– Дело не в вас, Верон, – я кладу руку ему на плечо, вспоминая слова Люсьена, сказанные мне прошлым летом. – Кто-то однажды сказал мне, чтобы я никому не доверяла. Чем дольше я живу, тем лучше понимаю этот совет. Думаю, если я хочу остаться в живых, мне нужно следовать ему.

– Если жизнь – это все, чего вы хотите, то да, возможно. Но совершенно никому не доверять… это значит жить в одиночестве, даже если тебя окружают люди, – он проводит рукой по своим серебристым волосам жестом, который напоминает мне Люсьена. – Я знаю, каково это, – пауза, – Адерин.

– Да?

Верон вдруг улыбается, но улыбка слишком яркая, слишком натянутая.

– Если бы только у нас был кто-то, кто бы сыграл для нас. Мне очень понравился наш танец на балу. Пойдемте, – он кланяется и протягивает руку, – не хотите ли потанцевать со мной, хоть и без музыки? Кто знает, представится ли нам еще такая возможность.

Быстро меняющееся настроение Верона сбивает меня с толку. Меня это немного тревожит. Интересно, что он на самом деле собирался мне сказать, прежде чем передумал.

– Я не в настроении танцевать, Верон. И я уверена, что будут и другие случаи…

– Пожалуйста? – он смотрит на меня, все еще протягивая руку. В его голосе слышится отчаяние.

Поэтому я киваю.

– Хорошо, – сделав формальный реверанс, я беру его за руку. – Что будем танцевать?

– Думаю, чакону [3] Чакона – средневековый танец карнавального характера в оживленном темпе. Традиционно танец исполнялся в сопровождении пения и игры на кастаньетах. Перейдя в XVII веке в придворный балет Франции, чакона приобрела медленный темп, церемонный характер. . Что-нибудь минорное, в соответствии со временами, – Верон начинает тихонько напевать медленную, грустную мелодию, и мы двигаемся в такт танцу.