Терри Пратчетт - Вещие сестрички [litres]

Маграт застыла как вкопанная. Если она до этого считала, будто сердится, то теперь натурально пришла в ярость. Ведьма и так вымокла, продрогла, проголодалась, а тут еще этот парень… В былые времена Маграт бы уже разрыдалась.

– Ой, – сообразил Шон. – Гм. Я не хотел. Ой. Э… – И попятился.

– Если увидишь матушку Ветровоск, – медленно произнесла Маграт, чеканя каждое слово, – передай ей, я сама все улажу. А теперь скройся с глаз, пока я не превратила тебя в лягушку. Все равно ты на нее похож.

Развернулась, подхватила юбки и быстрее ветра рванула в свою хижину.

Лорд Флем был из тех людей, что по натуре любят позлорадствовать, и неплохо с этим справлялся.

– Удобно устроились? – поинтересовался он.

Нянюшка Ягг обдумала вопрос.

– В смысле если не считать колодок? – уточнила она.

– Я глух к твоим жалким мольбам, – провозгласил герцог. – Я презираю твои дьявольские уловки. Хочу, чтобы ты знала: тебя будут пытать.

Похоже, слова не возымели должного эффекта. Нянюшка оглядывала темницу с вежливым интересом туриста.

– А затем тебя сожгут на костре, – прибавила герцогиня.

– Хорошо, – кивнула нянюшка.

– Хорошо?!

– Да тут же холодрыжник настоящий, хоть погреюсь. А что там за большой шкаф с шипами?

Герцог аж затрясся.

– Ага! Теперь-то дошло? Это, моя дорогая леди, «железная дева». Новейшее изобретение. И сколько бы ты ни…

– А внутрь заглянуть можно?

– Твои мольбы пропадут втуне… – Герцог осекся. У него опять начался тик.

Герцогиня склонилась, и ее большое красное лицо оказалось в дюйме от носа нянюшки.

– Глумишься, да, – прошипела леди, – погоди, скоро улыбочка-то у тебя станет кривой!

– Да она у меня и так не сильно ровная, – заметила нянюшка.

Герцогиня любовно погладила инструменты на подносе.

– Поглядим, – пообещала она, беря пару клещей.

– И не надейся, что твое племя придет тебе на выручку, – подхватил герцог, который, несмотря на холод, обливался потом. – Ключи от этой темницы только у нас. Ха. Ха. Твоя участь послужит уроком тем, кто распускает обо мне зловредные слухи. И не смей говорить, будто невиновна! Я все время слышу голоса, они шепчут ложь…

Герцогиня жестко схватила мужа за руку.

– Довольно, – хрипло приказала она. – Идем, Лионель. Пусть поразмыслит над своей участью.

– …лица… подлая ложь… меня вообще там не было, когда он упал… и каша, такая соленая… – бормотал герцог, шатаясь на ходу.

Дверь за ними захлопнулась. Ключ повернулся в скважине, и запоры встали на место.

Нянюшка осталась одна в полумраке. Мигающий факел высоко на стене лишь нагонял жути. Странные металлические штуковины, не имеющие иной цели, кроме как разрушение человеческого тела, отбрасывали неприятные тени. Нянюшка Ягг пошевелилась в своих оковах.

– Ладно. Я тебя вижу. Ты кто?

Король Веренс вышел вперед.

– Я видела, как ты кривлялся у него за спиной, – сообщила нянюшка. – Еле сама сдержалась.

– Я не кривлялся, женщина. Я грозно хмурился.

Нянюшка прищурилась:

– О, а я тебя знаю. Ты ж помер.

– Предпочитаю выражение «отошел в мир иной».

– Я бы поклонилась [11] Ведьмы никогда не делают реверансы. , да уж прости, цепи мешают. Ты здесь кота, случайно, не видел?

– Видел. Он в комнате наверху, спит.

Нянюшка расслабилась.

– Тогда все в порядке, а то я уж начала волноваться. – Она снова осмотрелась. – А что это там за большая кровать?

– Дыба, – ответил король и объяснил ее применение. Нянюшка кивнула.

– А он изобретательный парень, – заметила она.

– Похоже, мадам, я несу ответственность за ваше нынешнее положение, – признался Веренс, садясь на или, по крайней мере, над удобно подвернувшейся наковальней. – Я хотел привлечь сюда ведьму.

– Так понимаю, замки ты вскрыть не можешь?

– Боюсь, пока это вне моих возможностей… но, – призрак обвел жестом темницу, нянюшку и оковы, – конечно же, для ведьмы все это не более чем…

– Твердое железо, – подсказала нянюшка. – Это ты можешь сквозь него пройти, я – нет.

– Как-то я не сообразил, – покаялся Веренс. – Думал, ведьмы колдуют как дышат.

– Молодой человек, вы меня вынуждаете просить вас заткнуться.

– Мадам! Я король!

– А еще мертвый, так что на твоем месте я бы придержала язык. Посиди тихонько, как хороший мальчик.

Вопреки всем инстинктам, король невольно подчинился. С таким тоном пререкаться не получалось. Веренс слышал его годами, еще начиная с детской. Не съешь все до последней крошки – отправишься прямиком в кровать…

Нянюшка Ягг пошевелилась в своих кандалах. Оставалось надеяться, подмога поторопится.

– Э… – неловко протянул король. – Думаю, я тут должен вам кое-что объяснить…

– Спасибо, – сказала матушка Ветровоск и, раз уж Шон явно ждал продолжения, прибавила: – Ты был хорошим мальчиком.

– Спасибо, г'жа. Э… г'жа?

– Что-то еще?

Шон смущенно помял подол своей кольчуги.

– Это ж неправда, что про маму говорят, да, г'жа? Ничего она не насылает порчу направо и налево. Ну разве что на мясника Дэвисса? И на старого Кексхлеба, когда тот кота пнул. Но это ж не настоящие проклятия, правда, г'жа?

– Перестань называть меня г'жа.

– Хорошо, г'жа.

– Это вот такое люди болтают?

– Да, г'жа.

– Иногда твоя мама огорчает людей.

Шон перепрыгнул с одной ноги на другую.

– Да, г'жа, но они и о вас всякие гадости говорят за глаза, г'жа.

Матушка напряглась.

– Это какие?

– Не хотелось бы повторять, г'жа.

– Какие?

Шон прикинул, как быть дальше. Особо много вариантов не наблюдалось.

– Да враки всякие, г'жа, – сказал он, сразу обозначая свое отношение к сплетням. – Чего только не болтают. Например, что старый Веренс был плохим королем, а вы помогли ему взойти на трон; что в прошлом году это вы такую плохую зиму накликали; что корова старика Нинонета перестала доиться с тех пор, как вы на нее посмотрели. Сплошные враки, г'жа, – преданно заключил Шон.

– Ясно.

Матушка захлопнула дверь перед его раскрасневшимся лицом, задумчиво постояла, а затем вернулась в кресло-качалку.

– Ясно, – повторила она позже. Еще позже прибавила: – Ну да, она старая чокнутая карга, но нельзя же позволять людям ходить и наговаривать на ведьм напраслину. Потеряешь уважение – у тебя вообще ничего не останется. И не помню я, чтоб смотрела на корову старика Нинонета. Кто это вообще такой?

Она встала, сняла с крючка за дверью островерхую шляпу и, глядя в зеркало, резкими движениями закрепила ее шпильками. Одна за другой они садились на положенные места, столь же неотвратимые, как гнев Божий.

Матушка на миг исчезла в пристройке и вернулась с плащом, что в моменты простоя служил подстилкой заболевшим козам.