Анатолий Нейтак - Эмиссар: Трансформация [СИ]

Спасло его решение отправить “пример столь необычного отложенного воздействия” в Лабиринт, для консультации у более опытных специалистов по малефицистике. Причём не на суркахе, а по воздуху, на шхарте. И ещё то, что в Крыле Верхних Путей он попался на глаза Кальфе. В отличие от специалистов по проклятиям, целитель сразу решила, что всему виной отравление, даже распознала яд по характерным симптомам, и взялась лечить полукровку прямо на месте соответствующими специализированными чарами. Это быстро дало положительный эффект, а между Мугрином и его спасительницей возникли узы взаимной приязни, нередкие между целителями и исцеляемыми.

Нельзя сказать, что они так сразу сделались друзьями — но вот назвавший бы их “хорошими знакомыми” ошибся не сильно. А дружба… что ж, членство в одном отряде и в особенности результаты Раскрытия Связей сблизили их сильнее прежнего.

Правда, “членство в одном отряде” без особой натяжки приравнивалось к общей беде.

После смерти отца-полукровки (приказом Старшего мастера Эхенда отправленного на границу и не вернувшегося) мать Кальфы прикладывала тайные, но строго последовательные и продуманные меры к избавлению от живого компромата. То бишь дочери. Наличие которой вместо радости вызывало у неё только и исключительно злость. Как же, зримое напоминание о молодости, слабости и неосторожности!

Окажись Кальфа бездарностью, годной лишь компрессы менять, мать с радостью забыла бы о существовании этого “нечистокровного недоразумения”… так ведь нет! Мерзавка будто назло ей сделалась в Крыле Исцеления заметной величиной как один из ведущих специалистов по ядам, особенно растительным. Это при том, что наивысшим достижением родительницы стал брак с весьма чистокровным, в полной мере благопристойным членом одного из благородных родов ункале. Однако лично ничем особенным не выделяющимся, даже статуса старшего ученика сумевшим для себя добиться с изрядным скрипом… но зачем личные достоинства тому, за чьей спиной стоит мощь многочисленного и древнего семейства?

А мощь эта, на горе Кальфе, была поистине велика.

Действуя одними лишь намёками, деликатными советами, щедрыми посулами и тому подобными окольными методами, мать Кальфы накинула на шею дочери невидимую удавку. Как токсикологу, всерьёз претендующему на ранг мастера, Кальфе полагалась личная лаборатория. И ей выдали лабораторию… но не средства на содержание оной. Причём довольно быстро перевели “для повышения квалификации” в заместители одного выдающегося светила; лабораторию отдали другому токсикологу, с кровью почище и родословной подлиннее. А то, что это самое выдающееся светило в своей личной лаборатории (богатой, большой и удобной, тут спору нет!) не позволяет навязанной заместительнице даже мусорные корзины выносить без пригляда, потому как заместительница, ясное дело, подослана кем-то из его тайных недругов для выведывания профессиональных секретов — это так, мелочи…

Чуть позже по Крылу Исцеления пополз гнилой слушок, что Кальфа для сбора материала на свою мастерскую работу тайком экспериментирует на собственных пациентах. А какого рода эксперименты может ставить будущий мастер-токсиколог? Вот-вот. Потом поползли другие слухи, ничуть не более приятные. Одно время по углам шептались, что Кальфа переборщила с приёмом гормональных препаратов до полного бесплодия. Этот слух она тоже опровергла, причём быстро — вот только переговоры о заключении брака с одним приятным молодым ункале (тоже квартероном, но полноправным членом своего рода) успели сорваться. Потом…

Много чего было потом. Слишком много.

Последней каплей стал резкий, как быстро выяснилось, хорошо оплаченный отказ мастера-куратора Кальфы дать свою рекомендацию для рассмотрения её доделанной-таки мастерской работы. Вот бирелл через пять… само по себе это не стало бы катастрофой, но терпеть ещё пять бирелл? Причём без всяких гарантий? Без лаборатории, без планомерно разрушаемой репутации, без нормального дохода и перспектив?

Квартерон накапала себе успокаивающего зелья собственной выделки, полуторную дозу. Подождала, пока подействует. Без лишних нервов оценила своё будущее. Спокойно так, трезво.

Оценивала она его примерно пять нохх. Потом потратила около четверти марог, тщательно обдумывая план действий. А когда закончила обдумывать — начала действовать.

Очень спокойно. Очень методично. Так же, как лечила больных.

С полной отдачей.

Первым делом — поскольку это требовало наименьших усилий — Кальфа написала письмо; впрочем, по размерам это больше походило на записку. Вот такую:

Дорогая моя мать!

Полагаю, Вам известно, что в этой жизни ничто не даётся даром. Ну, разве что кроме родительской любви и детского счастья.

Поскольку очевидно, что Вы не желаете иметь со мной что-либо общее, за вычетом некоторых моментов давнего прошлого, спешу Вас обрадовать. В самом скором времени я перестану обременять Вас и Лабиринт своим присутствием. Считайте, что Вы успешно добились желаемого. Аванс Вы уже раздали разным разумным, малыми порциями и в разное время. Осталось выплатить основную сумму.

Искренне надеюсь: Вы не сочтёте исполнение своего заветного желания непомерно дорогим.

С неизменным почтением, Ваша дочь

Кальфа

Письмо она запечатала и спрятала. Время передать его адресату ещё не пришло. В сущности, ей даже было безразлично, получит ли мать это послание — потом. И поймёт ли. А если поймёт, то как именно. Эти строки имели гораздо большее значение для самой Кальфы. Они словно отменяли возможность отказаться от исполнения плана. Ведь он уже начал исполняться, а значит, обратного хода больше нет. Не должно быть.

Уже на следующий марог Крыло Исцеления обсуждало свежую новость: отказ мастера-куратора Кальфы дать ей рекомендацию и уединение жертвы этого отказа в спальне. Да не просто уединение, а… нет-нет, она вовсе не напилась! Но клиническая картина кристально ясна: эта недостаточно стойкая духом полукровка, избегая разочарования, нагрузилась успокоительным в многократно превышенной дозе. Лежит и пялится в потолок, пульс замедлен, зрачки расширены. Ну ещё бы, на её месте почти любая так же бы…

Многие злорадствовали. Правда, кое-кто сочувствовал — преимущественно тайно и молча. Активно сочувствующих как-то не сыскалось. Ибо активное сочувствие подразумевало риск неудовольствия со стороны членов того самого чистокровного рода, к которому принадлежал отчим несостоявшегося мастера токсикологии.

Кальфа медитировала, за неимением лаборатории рассчитывая в уме эффекты смеси зелий, которая в её богатой практике грозила стать одной из самых сложных.