Надин Брандес - Романовы [litres]

Мария судорожно вздохнула. Мое собственное сердце сжалось. Заш. Иван. Даже Авдеев. Я не желаю им ни ран, ни смерти. Мы месяцами общались с этими солдатами, хотя они стерегли нас в этой ссылке.

– Их жизни важнее, чем побег, – сказал папа. Вывод был окончательным. Мы все знали, что это правда. Я сердцем чувствовала, что скорее останусь в изгнании, чем стану причиной смерти солдат.

В то утро мама нацарапала ответ офицеру карандашом, так как у нас кончились чернила. Она отдала листок мне, нужно было вставить его в бутылку из-под сливок и отправить с монахинями. Она писала резко и серьезно:

Мы не хотим и не можем бежать. Нас можно увести только той же силой, что и привела нас из Тобольска. Мы не желаем причинять любые страдания коменданту или охранникам – которые были так добры к нам, – вследствие нашего побега. За нами слишком внимательно надзирают. Если вы планируете освободить нас, тогда, ради Бога, прежде всего, избегайте кровопролития.

Мы все его подписали.

Прогулка была омрачена. Никому не хватало сил улыбаться или веселиться. Иван поспешил навстречу Марии, и они отступили в небольшую рощицу за углом. По его напряженному шепоту я догадалась, что он интересуется спасательной операцией.

Мария разрыдалась, и он обнял ее. Проходя мимо них, я заметила, как он обхватил ее лицо руками и тихо сказал:

– Я не позволю тебе умереть здесь, Мария. Я вытащу тебя отсюда.

Она шмыгнула носом и кивнула.

Я поспешила дальше, ища глазами Заша. Желание мчаться к нему, как Мария бежала к Ивану, заставляло меня ускорять шаг, пока я наконец не увидела его. Он шагнул ко мне, и, словно заранее договорившись, мы отступили в тень у стены дома, ища уединения. С маской непреклонного большевика, презирающего нас, было покончено несколько дней назад.

Это были мы, Заш и Настя, узнавшие, что такое дружба. Я вдыхала его запах – смесь земли и дыма, свежего воздуха снаружи и затхлого, который впитался в одежду, когда Заш нес караул, внутри.

– Наступило завтра, – тихо сказал он. – Я вижу: что-то не так.

Я прикрыла глаза, словно падая с небес. [6] Отсылка к песне Madonna “Like a prayer”: I closed my eyes, closed out the sky. – Прим. ред.

– Вы же знаете, я не могу вам сказать.

– А мне хотелось бы, чтобы вы это сделали.

– Разве вы еще не в курсе? – Он провел так много времени с Иваном, что, без сомнения, узнал о грядущей попытке спасения.

– Есть подозрения, но я предпочел бы услышать правду от вас.

Я распахнула глаза и вскинула голову, пристально глядя в его лицо. Он сидел, согнув колено и положив на него руку. Глядя на меня в ожидании.

Я сдалась.

– Мы поняли, что нам предстоит умереть здесь, – едва прозвучали эти слова, как я поняла, почему так тяжело было на сердце, – потому что беспокоимся о вас. Я беспокоюсь о вас… и других солдатах, – поспешно добавила я. – Для нас это гораздо важнее, чем… ну, чем выживание, полагаю.

– Абсурд! – Прежде мягкий, его тон стал резким. – Как возможно беспокоиться о похитителях больше, чем о собственной семье?

– Я этого не говорила. – Я с трудом поднялась, чувствуя зарождающуюся злость. – Дело не в том, о ком мы думаем больше или меньше. Мы заботимся о каждом солдате. Я Романова и буду ценить жизнь – жизнь каждого человека – превыше всего. Нет никакой пользы от ненависти к ближнему.

Заш несколько раз открыл и закрыл рот, пока, наконец, не покачал головой с легкой ошеломленной улыбкой.

– Неужели вы не понимаете, что эти солдаты, скорее всего, позволят вам сбежать, если вы действительно попытаетесь? Они любят вас.

Они . Не мы .

Он протянул руку и осторожно стянул шарф с моей головы. Я чувствовала его близость. Хотела ее.

– Они любят вас, – повторил он.

Где-то в узком пространстве между телами наши руки нашли друг друга в траве. Легкое касание – достаточное, чтобы понять: мы оба хотим большего, чем роли караульного и пленницы. Жаждем этого.

Его слова повисли в воздухе между нами, пока внимание не привлек скрип ворот. Во двор въехал автомобиль и остановился перед домом. Я это уже видела.

Заш вскочил на ноги и снова занял пост у стены. Боже, как быстро он вернулся к этой непреклонной большевистской позе!

Но теперь я видела сквозь нее. Узнала темноволосого пассажира авто. И с ним всем сердцем ощущала безопасность.

Автомобиль остановился, разбрасывая гравий. Молодой круглолицый мужчина, вышедший из машины, посмотрел в сторону дома и решительно направился к нам. Белобородов – председатель Уральского Областного Совета.

Неожиданная проверка.

Я оттолкнулась от стены дома и присоединилась к папе, чтобы встретить сопровождающих лиц. Папа протянул руку, но Белобородов не пожал ее и вообще к нему не обратился. Вместо этого прошел мимо, остановившись перед Зашем.

– Где твой комендант, солдат?

Заш резко поклонился.

– Внутри, товарищ председатель.

Белобородов, прищурившись, оглядел сад.

– А где остальные ссыльные?

Как и Заш, я огляделась. Мы с папой, Татьяной и Алексеем стояли среди редких деревьев на краю сада.

– Моя жена не покидает постель, она больна, – сказал папа. – Старшая дочь ухаживает за ней.

Белобородов даже не кивнул. Вместо этого перевел взгляд на рощицу, скрывавшую качели, и глаза превратились в щелочки. Между деревьями, в дальнем углу у забора, я уловила движение.

Сердце упало.

Мария.

Белобородов прошелся по саду. Целое мгновение я не могла шевелить ногами, но как только овладела собой, поплелась за ним. Казалось, разум парит далеко впереди. Хотелось окликнуть Марию, чтобы она вышла из-за деревьев, успела спрятаться или хотя бы отстранилась от Ивана. Ведь именно поэтому она по-прежнему оставалась в роще.

Но я не могла выдавить из себя ни звука.

Я обогнула дерево через несколько секунд после Белобородова и увидела Марию в крепких объятиях Ивана. Это был всего лишь поцелуй. В другой жизни, в другой ситуации никто бы не рассмотрел в этом жесте ничего неприличного. Всего лишь проявление нежности.

– Мария! – ахнула я, желая предупредить.

Они с Иваном отскочили друг от друга, их взгляды устремились прямо на Белобородова. Иван побледнел, а глаза Марии расширились. Подошел папа, следом – Заш. Я взяла отца за руку, и он крепко стиснул мою ладонь в ответ.

Заш сжал губы в тонкую мрачную линию. Он встретился со мной взглядом, и от смирения в его глазах у меня скрутило живот. Похрустывание щебня под ногами возвестило о приближении коменданта Авдеева.

Белобородов довольно долго молчал, и никто не осмеливался нарушить тишину. Затем он холодно скомандовал:

– Девочка, вернись к своему отцу.

Он не сводил глаз с Ивана.

Мария, дрожа, подошла к папе. Он не обнял ее – вместо этого взял за руку и повел обратно к дому. Я не знала, что делать. Идти следом? Остаться?