Надин Брандес - Романовы [litres]

– Я могу позвать сюда охранника, чтобы он сорвал с тебя все до последней нитки, пока мы не найдем ее. Никто его не остановит. И меня. Ты – ничто. Ничто, кроме неудобства для новой власти.

Он протянул мне руку.

– Давай. Лучше отдай мне ее сама. Или посмотрим, сколько ударов ты выдержишь?

Я вспомнила, как папа стоял на коленях перед Авдеевым. Подумала о Заше, который справился с горем, чтобы выполнить требование Белобородова. Стиснула свою гордость в кулак и сунула руку в карман юбки. Позволила своему страху и эмоциям вызвать слезы. Они стали не фасадом, а щитом.

– Это… это все, что у меня есть, комендант. Пожалуйста. – Я протянула ему жестянку с заклинаниями облегчения.

Он взглянул на жестянку, прежде чем выхватить ее у меня из рук. Я вскочила на ноги и постаралась отодвинуться подальше от матрешки. Когда Юровский в следующий раз взглянул на карманные часы, его брови удивленно поползли вверх.

Значит, я права – карманные часы указывают на заклинания. А поскольку их у меня не осталось, на меня стрелки больше не указывали. Они «видели» жестянку в руке Юровского. Может быть, артефакт чувствует ближайший источник магии?

Хотелось убежать, но нужно было, чтобы Юровский поверил: я испуганный, покорный кролик. Что он сломал меня.

Вместо этого я, казалось, сломала его – или по крайней мере его самообладание. Он снова посмотрел на часы, на меня, опять на часы. Не слишком умно, господин черноглазый большевик.

Он открыл жестянку, откинул крышку и прищурился, чтобы прочесть надпись. Зря.

Волнистые рельефные заклинания выскочили из жестянки, шлепнулись на землю, как желторотые птенцы, а затем разбежались по щелям и тайникам. Он с проклятием захлопнул ладонью горловину банки, удерживая то, что осталось от магии.

Но некоторые уже оказались на воле – пробираясь на свободу, они могут исчезнуть или отдать магию бесполезному куску дерева. Но в любом случае заставят крутиться стрелки на его часах.

– Это заклинания облегчения, – кротко сказала я. – Для колена Алексея. Это все, что у меня есть. Ему было так больно… Я не могла помочь, но попыталась облегчить его состояние.

Юровский поставил жестянку на полку шкафа, под которой пряталась матрешка. Затем убрал часы в карман. Глубоко вздохнув через нос, он произнес:

– Вы можете идти, гражданка.

Повторно отдавать приказ не пришлось.

Юровский конфисковал наши украшения. Все драгоценности – кольца, браслеты, ожерелья. Кроме тех, что были зашиты в корсетах. Мама пришла в ярость. Комендант позволил папе посмотреть, как он укладывает вещи в коробку и запирает ее на замок.

– Это общее правило для заключенных.

Меня ничто не беспокоило… за исключением матрешки. Я наблюдала за Юровским во время конфискаций, стараясь заметить торжествующую ухмылку или любой знак того, что он нашел ее. Ничего… пока. В логове врага она была в безопасности. Спасение моей семьи, которое могли отобрать. Мало того, я потеряла заклинания облегчения для колена Алексея.

Нужно вернуть игрушку, но не раньше, чем у меня появится план. Если я достану ее сейчас, карманные часы снова выдадут меня.

Второй день командования Юровского принес новые графики и режим караулов. Сил на дружбу с другими большевиками не осталось. Не было и надежды на прибытие Белой армии. От офицера не появлялось новостей с тех пор, когда мы отказались от спасения.

Серое утро встретило нас, слабо отличаясь от ночной тьмы. Грозовые тучи превратили выбеленные окна в мрачные шторы. По стеклу барабанил дождь. Я подошла к открытому окну и позволила дождю несколько секунд брызгать мне в лицо, пока мама не поманила меня обратно, боясь, что меня подстрелят.

На какую-то долю секунды я ощутила жизнь. А потом это чувство исчезло.

Я переоделась в дневную одежду и позвонила на лестничную площадку, чтобы привести себя в порядок. Дверь открылась. Я избегала встречаться взглядом с новым большевистским солдатом. С тем, кто начнет издеваться над моей пушистой головой, царапать мерзкие послания на стене ванной, шептать что-то о папе, из-за чего мой гнев запылает яростными угольками.

Поэтому я вошла в ванную и занялась своими делами, стараясь не вдыхать вонь новых и старых солдат. Пытаясь не думать о том, сколько раз я встречала Заша по пути сюда – проблеск надежды и дружбы внутри безжалостной тюрьмы. Я скучала по нему.

Думал ли он обо мне?

Можно было бы воспользоваться его помощью, чтобы пробраться обратно в кабинет Юровского. Но как выбрать подходящее время для возвращения матрешки? Папа предупредил, что использовать заклинание можно лишь в последний момент. Теперь, когда у руля стоял Юровский, этот момент вырисовывался все ближе и ближе.

Шов на игрушке начал проявляться. Она хотела , чтобы ее использовали.

Хоть порой папа и давал странные советы, я всегда ему доверяла. Но что, если придется пойти на компромисс? Он находится здесь уже очень давно. Мария не сохранила рассудительности, проведя в этих стенах столько времени. Она уступила Ивану, вызвав новые проблемы. Головная боль мамы стала ее клеткой, казалось, она больше не желала жить. Даже я сломалась под тяжестью потери Заша, Ивана, Авдеева… И теперь Юровский исполнился решимости найти матрешку. Это только вопрос времени.

Могу ли я доверять папиным советам? Он так долго демонстрировал покорность комендантам, что, возможно, постепенно смирился с нашей судьбой, тюремным заключением и грядущей смертью. Он никогда не просил у меня матрешку обратно. Позволил ее хранить, потому что знал: я смогу использовать ее для спасения семьи.

Когда придет время взять ее в руки? Лучше воспользоваться шансом, чем позволить Юровскому отобрать его. Я представила, как забираю матрешку из его кабинета. Открываю и вижу заклинание. Спасающее нас.

В дверь постучали кулаком. Я вскочила. Было приятно хоть на минуту остаться одной. Мое время истекло, но в голове что-то вспыхнуло. Возможно, новый план.

Я плеснула себе в лицо водой и открыла дверь.

Передо мной стоял Заш.

Мои руки взлетели ко рту, чтобы подавить вздох.

– Заш! – Я чуть не прыгнула к нему в объятия, но потом обратила внимание на то, как он выглядит.

Он не улыбался. Яркие карие глаза не сверкали. Он стоял так же неподвижно, как и в нашу первую встречу. И на нем была свежая большевистская форма.

– Заш? – повторила я, на этот раз шепотом.

– Возвращайтесь в свои покои, гражданка. – На его лице не осталось мягкости. Я вглядывалась в его черты, пытаясь отыскать друга. Единственного человека, помогавшего моему сердцу ощутить что-то помимо страха.

Он не шелохнулся. И глазом не моргнул. Никакого тепла. Шестеренки в моей голове зажужжали, соединяя кусочки мозаики. Должно быть, под наблюдением. Не стоит устраивать сцен. Не хочу, чтобы ему прострелили голову, как Ивану.