Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 4

Малика сделала шаг назад:

— Ты казнишь их?

Оторвав взгляд от изваяния прадеда, Иштар повернулся к Малике:

— Придумай мне море.

Она попятилась к двери:

— Нет, Иштар, я в такие игры не играю.

— Конечно, у тебя всё серьёзно. А ведь так несерьёзно было на словах. Сражение, танцы. Потом женщины выразят мне своё почтение. Бабочки над площадью. Ты думала, что ткнула меня носом в мой собственный плевок?

— Нет, Иштар, нет!

— Думала, я дурак? Думала, я не вижу, что происходит в стране?

— Я хотела…

— Хотела, чтобы я щёлкнул пальцами, и женщины запорхали как бабочки? — Вскинув руку, Иштар указал на изваяния. — Сколько прошло времени, и сколько было принято законов, прежде чем женщины оделись в чёрное и легли на землю? Сколько должно пройти времени, и сколько мне надо отменить законов, чтобы они поднялись?

— Иштар, прости меня.

— Если завтра я скажу: «К чёрту вековые традиции, к чёрту правила», меня казнят, как Шедара, на стене Позора. — Он шагнул к Малике, схватил за локоть и притянул к себе. — Придумай мне море. Молчишь?

— Извини меня. Пожалуйста.

— Стоит провести с тобой час, и я снова заражаюсь безумием. С этим надо что-то делать. Идём к матери-хранительнице.

— Уже поздно. Она спит, — проговорила Малика, желая подготовить старуху к долгожданной встрече с сыном. К встрече, которая ничего хорошего не сулила.

— Её предупредили, — сказал Иштар и подтолкнул Малику к двери.

Фейхель выбралась из кресла, уронив с подлокотника клетчатый плед. Распласталась на полу, раскинув руки. Выдержав несколько секунда, встала на колени.

Иштар обвёл комнату взглядом. Уставился на мать. Текли минуты, а он не произносил ни слова. Малика вытерла взмокшие руки о платье. С усилием переступила с ноги на ногу — они будто примёрзли к паркету.

— Я тебя совсем не помню, — проговорил Иштар. — И день, когда родила Самааш, плохо помню. Ты была там? Да?

— Да, мой повелитель, — ответила Фейхель охрипшим голосом.

— А ты меня помнишь?

— Я никогда тебя не забывала. Ты был…

— Запрещаю, — оборвал Иштар.

Фейхель сжалась, сгорбилась.

— Я разрешил тебе видеться с Самааш и видеть внучку.

— Спасибо, мой повелитель.

— Разрешаю тебе увидеть Саизель.

Глаза Фейхель влажно заблестели. Она торопливо вытерла лицо рукавом:

— Спасибо, мой повелитель.

Иштар расстегнул плащ и вытащил из чехла на поясе стилет:

— Сделай нас с Эльямин кровными братом и сестрой.

Малика вытаращила глаза:

— Зачем?

— Это меня остановит, — произнёс Иштар и жестом приказал матери встать.

— Где? — спросила Малика, с трудом соображая.

— У твоей постели.

Она думала, что всё закончилось. У Иштара теперь большой кубарат, и его мужская неудовлетворённость в прошлом. Их встречи проходили спокойно, голос и взгляды не выдавали его плотских желаний. Она ослепла, оглохла или потеряла дар чувствовать людей?

Фейхель с трудом встала на ноги и протянула руки к Иштару, словно прося подаяния. Он сделал глубокие разрезы на основании её ладоней. Взял левую руку Малики и вспорол ей кожу под бронзовым знаком шабиры. Такой же разрез сделал у себя на правой руке.

Фейхель приложила ладони к окровавленным ладоням Малики и Иштара. Затем соединила их руки:

— Из одной крови, из одной плоти, из одного чрева.

Иштар сцепил пальцы с пальцами Малики в тугой замок и крепко сжал. Кровь смешалась, заструилась по запястьям, окрашивая рукава плаща и платья.

Малика не ощущала боли, только сильное жжение. Чувствовала тяжёлый взгляд Иштара, но не поднимала голову. Что он хотел увидеть сквозь чаруш? Огорчение или радость? Он увидит равнодушие. Малика была уже не здесь. Мысли, душа и сердце несли её к берегам Грасс-Дэмора. Этот ритуал для неё ничего не значил. Одним шрамом больше, одним шрамом меньше. Плоть не душа — пострадает и забудет.

— Ты останешься? — спросил Иштар, продолжая сжимать руку Малики. — Или вернёшься во дворец шабиров?

— Вернусь к себе, там все мои вещи. Завтра я уезжаю.

— Завтра день памяти. Ни один корабль не покинет порт.

— Хорошо, — кивнула Малика, глядя в пол. — Тогда послезавтра.

— Не хочешь посмотреть собачьи бои?

— Не переношу издевательств над животными.

— А спортивные состязания? Народ не поймёт, почему тебя нет.

— Хёск им объяснит.

Продолжая сжимать ладонь Малики, Иштар стянул свободной рукой с её головы чаруш и заглянул в лицо:

— Уедешь через три дня. После состязаний. — И выпустив пальцы, удалился.

Малика упала на стул и уткнулась лицом в ладони. Ещё три дня. Огромных, нескончаемых три дня.

Адэр переступил порог храма. В лёгкие хлынул запах горячего воска, лилий и влажного меха.

Слуга закрыл чёрный зонт и, вытянув руку, склонился:

— Сюда, Ваше Величество.

Расстегнув плащ из чёрной норки, Адэр осмотрелся. Спины, головы… В проходах между рядами скамеек, стульев и кресел покачивался молчаливый чёрный поток. Люди на миг замирали, когда кто-то садился, и вновь продолжали движение. Кругом были гвардары — военные, обеспечивающие порядок в Партикураме. Их серые фуражки с узким металлическим козырьком плавали на поверхности чёрного моря.

— Сюда, Ваше Величество, — вновь прозвучал голос слуги.

Адэр посмотрел вверх. Стены обтянуты чёрной тканью. На выступах и в нишах светильники с вогнутыми блюдцами — защита от возгорания. Огни свечей были неподвижны и казались ненастоящими, нарисованными. На балконах музыканты и певчие, ожидающие начала церемонии. И опять же гвардары. Балюстрады увиты гирляндами белых цветов.

Адэр сделал шаг.

— Дорогу! — выкрикнул слуга.

Безмолвная толпа раскололась, сжалась и освободила узкий проход, в конце которого стоял гроб, утопающий в лилиях.

Адэр шёл, не в силах оторвать взгляд от золотых ручек. Их отражение на лакированном красном дереве было зыбким, туманным, как отблески закатного солнца на луже крови.

Адэр сел в кресло и моргнул, пытаясь избавиться от рези в глазах.

— Это ужасно, — прозвучало сбоку.

— Это ужасно, — повторил Адэр, рассматривая затылки людей.

В двух первых рядах сидели правители стран «Мира без насилия». Перед Адэром возвышался король Хатали с супругой, справа от них — высочайшая пара из Бойварда. Слева Толан IV — король Росьяра. Жену не взял… Перед Толаном чета из Залтаны и Моган Великий. Похоже, они и правда сдружились… Что их объединяет: сверхдержаву и маленькую страну, где живут одни банкиры?

Рядом с Моганом король Партикурама, его жена и дочь с лицами, закрытыми чёрной вуалью. Непривычно и жутко видеть их семейство без Норфала.

— Почему гроб закрыт? — вновь прозвучало сбоку.

— Норфал был серьёзно болен, — сказал Адэр и перевёл взгляд с короля Партикурама на отца.