Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 4

— Она как пустыня посреди океана, — сказала Малика. — Откололась от родины и осталась совсем одна: родителям не нужна, подруг нет, Иштар её не понял.

— Всему виной ваши нравы, — проворчала Фейхель.

— Это были всего лишь невинные рисунки. Многие художники рисуют своё прошлое: друзей, подруг. Это воспоминания, не более.

— У жены хазира не может быть прошлого. Наши женщины никогда не изменяют господину. Их тела и мысли чисты. А мысли Галисии? Если копнуть их глубже…

— Она не подумала, что Иштар сочтёт её поступок изменой.

— Она всегда будет сравнивать его с другими мужчинами из прошлого.

— Нет других мужчин.

— Ты сказала, что она ушла в монастырь. Это меня сразу насторожило. Значит, она не хочет рожать детей.

— Разговор не об этом.

— А о чём?

Малика сложила перед собой ладони:

— Помоги мне устроить их встречу.

Фейхель вздёрнула густые брови:

— Как? Она же не кубара.

— Введи её в кубарат. На день, на два. Сведи их. Пусть он сам ей скажет, что передумал на ней жениться. Тогда она согласится уехать.

Фейхель изменилась в лице:

— О чём ты просишь?

— Я прошу помочь несчастной женщине, которая запуталась.

— Ты просишь меня, мать-хранительницу традиций и законов, нарушить традиции и законы? — Фейхель встала с кресла; клетчатый плед упал с её коленей. — Это немыслимо!

Малика поднялась. Расправив плечи, посмотрела на старуху сверху вниз:

— Я могла бы рассказать тебе, какие мыслимые и немыслимые вещи происходят во дворце и за его стенами, но не хочу тревожить твоё слепое, слабое сердце. У тебя нет таких сил, чтобы заставить мужчину вести себя по-мужски.

— Иштар — образец мужчины.

— Он детище своей страны. Не более.

Фейхель насупилась:

— Я впустила тебя в своё слепое сердце. Не заставляй меня пожалеть об этом.

— Я прикипела к нему душой. Как к другу, как к брату. А теперь хочу вырвать эту часть души и похоронить на перекрёстке всех дорог. Ты помнишь своего сына годовалым ребёнком. Помнишь его глаза? Чистые, ясные, в них был заключён целый мир. Сейчас это глаза бездушного воина и безжалостного хазира. — Опустив голову, Малика сняла чаруш. Помяв ткань в руках, вновь устремила взор на старуху. — Я единственная, кто знает, что он прячет в их глубине. Я знаю, каким он мог стать, но он сдался. Кому тяжелее: тебе или мне?

— Он сделал тебе больно? — спросила Фейхель, всматриваясь ей в лицо.

— Я могу попросить Хёска дать мне зелье, подавляющее волю, и увезти Галисию. Но я хочу сохранить остатки её достоинства. Помоги мне.

Мать-хранительница опустилась в кресло. Малика укутала ей ноги пледом и отошла к окну. На стекле разноцветные узоры, а в душе такая мгла.

— Сколько ей лет? — спросила Фейхель.

Малика прикинула в уме: Адэру исполнится двадцать семь, Галисия младше его на четыре года.

— Двадцать три.

— Старовата для кубары. Это, во-первых. Во-вторых, у хазира нет кубарата. Он отказывает себе в удовольствиях, и я догадываюсь о причине. В-третьих, кубар ему подарят влиятельные люди: своих дочерей и дочерей братьев. Возможно, из них хазир выберет жену. Потом подношения прекратятся, и он даст мне команду подобрать ему девушек. Когда это случится — не знаю: через месяц или через год. Всё будет зависеть от щедрости дарителей и от прелестей кубар.

Малика провела ладонью по лицу:

— Я уеду, а она? Так и будет жить во дворце?

Фейхель хохотнула:

— Под одной крышей с хазиром? Такая честь выпадает любимицам судьбы. Твоя художница к ним не относится. Её либо выставят на улицу, либо отправят в посольство какой-нибудь страны. У нас нет дипломатических отношений с Тезаром. И с Грасс-Дэмором нет.

— Ты можешь взять её служанкой?

— Нет. Есть дворцовые правила, которые я ни за что не нарушу.

Малика уронила голову на грудь:

— И что мне делать?

— Останься.

— Не могу.

Поправив плед на коленях, Фейхель надсадно вздохнула:

— Сходи к Самааш. Это моя младшая дочь. Её мужа зовут Марош. Он важный человек. Воины должны знать, где находится его дом. Самааш приютит Галисию как гостью — это разрешено законом. А когда твоя художница одумается, мы постараемся отправить её на родину.

— А здесь она кто? Разве не гостья?

— Твоя гостья. У служанок не бывает гостей.

— А у тебя? Ты ведь не служанка.

— Я никогда не пойду против хазира. — Фейхель указала на столик. — В ящичке бумага и ручка. Подай мне, я напишу письмо.

Пока старуха писала, Малика расспрашивала её о дочери. Саизель отдали в храм Джурии в трёхлетнем возрасте. Самааш прожила с матерью до пятнадцати лет. Старуха помнила её разбитые коленки, непослушный завиток на затылке, ноготь, вросший в палец на ноге. Однако тысячи кубар, прошедших перед глазами матери-хранительницы, стёрли из её памяти лицо дочери.

— Тебе не всё равно, как она выглядит? — улыбнулась Фейхель, поставив на листе точку.

— А тебе всё равно?

— Мне главное знать, что она жива и здорова. Остальное неважно.

— Хочу быть уверенной, что твоё послание попадёт в руки Самааш, а не какой-то служанки.

— Ты не слышала о новом законе?

— Не слышала.

— Тебе не мешало бы обзавестись «ушами». — Фейхель посмотрела из-под бровей. — Ах, да… я забыла… ты же уезжаешь. А могла бы ввести в Хазирад своего легата.

Малика склонила голову к плечу:

— Легата?

— Все шабиры, воины-вестники, заседали в Хазираде. Тебя, женщину, лишили этого права. Но у тебя есть право доносить до мужчин слова Бога через верного тебе человека.

— У меня есть такое право?

— То, что не запрещено законом — разрешено.

Малика вновь уселась в кресло:

— Ты хорошо разбираешься в законах.

Усмехнувшись, Фейхель сложила исписанный листок вчетверо:

— Меня всегда интересовало, чем занимается мой супруг в свободное от совокуплений время. — Протянула письмо Малике. — Спрячь в рукаве. Матерям нельзя общаться с детьми.

— Так что ты говорила о новом законе? — спросила Малика, заталкивая листок под манжету.

— Ракшадам запрещено выдавать себя за других людей, придумывать себе имена и род занятий. Наказание суровое. — Фейхель высунула язык и чикнула двумя пальцами, как ножницами.

Малика вцепилась в пуговицу на лифе платья. Иштар выполнил её просьбу! Но к Кенеш никто не пришёл с признанием: значит, лживую служанку заранее удалили из дворца. Или успели отрезать язык… Как показали последние события, машина дворцовых интриг и заговоров работает на всю мощь и убирает с пути неугодных людей.

Малика стояла перед трёхэтажным белым домом. От чёрной двери, инкрустированной слоновой костью, её отделял двор, огороженный кованой решёткой. Со стен дома на Малику взирали каменные всадники, кони и птицы, распластавшие крылья под серебристой крышей. Вроде бы миролюбивая картина, но ещё ни разу барельефы не производили столь гнетущего впечатления. Вспомнились чьи-то слова: «В рай ведёт калитка, в ад — врата». Парадные двери походили на врата, охраняемые бездушными творениями скульптора.