Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Как завороженный, рассматривает Закери корзинку с выпечкой. Наливает в кружку кофе, добавляет туда каплю сливок, кусочек сахара. Кофе тут крепче, чем он привык, но прекрасного помола и вообще превосходный, как и все, что он пробует из волшебной корзинки. Даже вода какая-то особенно вкусная, хотя он всегда считал, что любая вода вкуснее, если в ней пузырьки.

Что же это за место?

Закери относит корзинку и кофе (на вкус отличные, а на вид расплывчатые) к письменному столу, рассчитывая, что, взбодрившись с помощью кофеина и углеводов, он начнет мыслить яснее. Там он снова берется за книгу Дориана, не торопясь, листает ее. По всей книге – судя по оглавлению, это сборник сказок – разбросано много цветных иллюстраций, старомодных, очаровательных. Закери прочитывает несколько строк сказки, озаглавленной “Девушка и перо”, а потом возвращается к началу, и в этот момент из щели под корешком книги выскальзывает и звонко стукается о стол ключ.

Ключ длинный и тонкий, с круглой головкой и маленькой несложной бородкой. Он липкий – видно, был вклеен в корешок книги, за страницы, под кожу.

А вот любопытно, за чем охотился Дориан, за ключом или за книгой? Или за тем и другим?

Он снова обращается к “Судьбам и сказкам”, читает первую историю, в которую вплетена некоторая разновидность той, что во время бала поведал ему во тьме Дориан. Но увы, и в этой версии отнюдь не прояснено, что же сделала мышь с сердцем Судьбы. Закери разочарован. Да и в целом чтение это вызывает столь сложные эмоции, что Закери не знает, как с ними сладить в столь ранний час, поэтому книгу он захлопывает, ключ нанизывает на ту цепочку, на которой уже висит ключ от комнаты, и натягивает на себя серый свитер с высоким воротником. Свитер этот до того толстой вязки, что ключи, компас и меч совершенно под ним теряются и даже звякнуть не могут. Ожидания Закери, что пахнуть свитер будет кедровой смолой, не оправдались: тот слегка отдает блинами.

Под влиянием момента он пишет записку на Кухню, интересуется, как тут насчет прачечной.

“Мистер Роулинс, пришлите нам, пожалуйста, все, что нуждается в стирке”, – немедля приходит ответ.

Закери аккуратно укладывает свой залитый краской костюм в кухонный подъемник и отправляет его вниз.

Уже несколько секунд спустя звенит звонок, и Закери, который дошел уже до того, что нимало не удивится, если костюм окажется вычищен, находит взамен содержимое своих карманов, которые позабыл проверить: ключ от гостиничного номера, бумажник и две бумажки, одна – записка от Дориана, а вторая – распечатка билета на бал с нацарапанным на ней словом, которое раньше обозначало собой сорт бурбона, но теперь – всего лишь размытое, грязное пятно. Все это Закери оставляет на каминной доске, под кроликами-пиратами.

Отыскав большую сумку через плечо, военного типа сумку линяло-оливкового цвета с множеством пряжек, он укладывает туда “Судьбы и сказки” и маффин, аккуратно завернутый в льняную салфетку. Потом, кое-как поправив измятую постель, уходит, закрыв дверь на ключ, и пытается найти дорогу ко входу. К “Сердцу”, как обозначил его Хранитель.

Он трижды сворачивает, прежде чем свериться со своим компасом. Коридоры выглядят иначе, чем давеча, светлее, освещение изменилось. Теперь включены лампы, которые втиснуты между книг, и грозди лампочек на потолке. Фонарики на перекрестках похожи на газовые. Попадаются лестницы, но поскольку он не помнит, чтобы вчера ими пользовался, то и сейчас этого не делает. Он проходит большой открытой комнатой очень даже библиотечного вида, если не считать того, что пол в ней покрыт водой, словно зеркальный пруд, так что посуху пройти сквозь нее можно только по приподнятым настилам, ведущим также и к островкам, на которых стоят длинные столы, а на столах – настольные лампы под зеленого стекла колпаками. На краю настила сидит кот, сосредоточенно взирает на воду. Проследив за его взглядом, Закери замечает пучеглазую оранжевую рыбку, под строгим присмотром кота та повиливает хвостом.

Совсем не так представлял себе это место Закери, когда читал “Сладостные печали”.

Начать с того, что оно больше. Ходы столь извилисты, что далеко в перспективу ниоткуда не видно, но впечатление такое, что конца им нет. Он даже не знает, как это описать. Ну, предположим, как если бы художественный музей и лопающуюся от книг библиотеку разместили в подземке.

Но больше всего это напоминает Закери его студенческий городок: бесконечные пешеходные дорожки, соединяющие то и это, нескончаемые ряды книжных стеллажей и еще что-то, что не поддается определению: оно относится к ощущениям, а не к особенностям архитектуры. Ощущение усердия, прилежания, которое лежит в основе учебных заведений, историй и тайн.

Хотя он, кажется, единственный здесь учащийся. Единственный из тех, кто не кот.

После читального зала над зеркальным прудом и коридора, где все книги сплошь исключительно в синих переплетах, Закери сворачивает в туннель, который приводит его к изразцовому, высокому, как в кафедральный собор, входу и вселенским часам. Люстры горят ярче, хотя некоторые по-прежнему свалены на полу. Те, что висят, держатся на длинных, натянутых, как струна, шнурах и цепях – синих, красных, зеленых. С вечера он этого не заметил. Плитка, пусть даже выцветшая и расколотая, выглядит сегодня пестрей; в некоторых местах изображение могло бы сложиться в мозаичное панно, но утраты так велики, что сюжет не прочесть. Маятник так и качается в центре зала. Двери в аванзал, где лифт, закрыты, но зато кабинет Хранителя настежь, и в дверной проем виден рыжий кот: сидя столбиком в кресле, он в упор смотрит на Закери.

– Доброе утро, мистер Роулинс, – не поднимая глаз от письменного стола, произносит Хранитель еще до того, как Закери успевает постучать в дверь. – Надеюсь, вы хорошо выспались.

– Прекрасно, благодарю вас, – кивает Закери. У него масса вопросов, но с чего-то надо начать, и он спрашивает: – А где все?

– В настоящий момент вы наш единственный гость, – не переставая писать, отвечает ему Хранитель.

– Но разве тут нет… жителей?

– Сейчас – нет. Я могу вам чем-то помочь?

И поскольку Хранитель ни разу не оторвал глаз от того, что он там пишет, Закери задает ему самый назревший из накопившихся у него вопросов.

– Я понимаю, как это странно звучит, но нет ли у вас ненароком тут где-нибудь лишних очков?

Хранитель поднимает голову, откладывает свою ручку.

– Примите мои сожаления, – говорит он, встает и направляется к одному из шкафов, состоящих из выдвижных ящичков. – Спроси вы об этом прошлой ночью, я бы, конечно, нашел что-нибудь подходящее. Для близи или для дали?

– Близорукость с астигматизмом, но сильные для близорукости вполне сойдут.