Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Закери оглядывается и не видит никакой двери, стена как стена.

– Приглядись-ка получше, – говорит Мирабель, и только тогда Закери различает линию, карандашный след на стене, тоненький, как трещинка по лаку, который очерчивает контур двери еле заметной штриховкой, ее можно принять за пятно, обозначена ручка, а помарка под ней определенно похожа на замочную скважину.

– Вот это – дверь? – удивляется он.

– Это инкогнито-дверь на случай особой срочности. Не думаю, что кто-то ее найдет, но все-таки всегда запираю. Книжные места к дверям всегда восприимчивы – думаю, что благодаря высокой скученности историй в одной точке.

Закери озирается. Они стоят в промежутке между двумя высокими, под потолок, деревянными стеллажами, битком набитыми книгами, некоторые из них с красными наклейками, которые выглядят ужасно знакомо. Мирабель легонько подталкивает его, и из-за стеллажей они выходят на относительный простор, где стоят столы, заставленные книгами и виниловыми пластинками, все с теми же красными наклейками, и смешиваются с людьми, спокойно все это рассматривающими, и там наконец, при виде широкой лестницы, ведущей на первый этаж, он понимает, почему ему тут все знакомо.

– Так мы в “Стрэнде”! – восклицает он.

– Что навело тебя на эту мысль? – улыбается Мирабель. – Неужто вот эта большая красная вывеска, которая гласит “«Стрэнд» – восемнадцать миль книг”? Цифра, кстати, преуменьшена, я думаю, миль здесь побольше.

Закери, в самом деле, очень знаком более многолюдный первый этаж огромного книжного магазина со стойками, на которых отдельно представлены новые поступления, бестселлеры и “наш выбор” – книги, одобренные теми, кто работает в “Стрэнде” (он всегда прислушивается к таким советам), а также фирменные экосумки из мешковины, множество таких сумок. Ему вдруг приходит в голову, что место это, в меньшем масштабе, напоминает собой полное книг пространство как раз где-то под ним. Так случайно навеянный запах напоминает знакомый вкус, хотя и не передает переживания целиком.

Пробравшись между стойками, столами и покупателями, миновав длинную очередь в кассу, они скоро оказываются на тротуаре, под обжигающе ледяным ветром, и Закери страшно хочется вернуться назад, и не только потому, что там книги, но и потому, что его легкие брюки совсем не годятся для январской снеговой каши.

– Нам недалеко, – говорит Мирабель. – Прости, что сегодня такая поэзия.

– Что такое? – переспрашивает ее Закери.

– Поэзия, – повторяет Мирабель. – Я имею в виду погоду. Погода как стихотворение. Где каждое слово значит больше, чем что-то одно, и все – метафора. Значение сгущается в ритм, звук и пространство между предложениями. Всё – интенсивность и острота, совсем как мороз и ветер.

– Ну, ты могла бы просто сказать, что на улице холодрыга.

– Да, могла.

Тусклый, пасмурный день клонится к вечеру. На пути по Бродвею к Юнион-сквер приходится уворачиваться от пешеходов. Потом они сворачивают направо, и Закери теряет свои манхэттенские ориентиры, воображаемая карта города сменяется координатной сеткой, которая тонет в речной пустоте. Мирабель уворачивается от пешеходов ловчее, чем он.

– Нам сначала надо еще зайти кое-куда, – говорит она вдруг, открывая стеклянную дверь и придерживая ее, чтобы выпустить на улицу до ушей замотанную шарфами пару.

– Ты это всерьез? – Закери смотрит вверх, где над входом вывеска с вездесущей зеленой русалкой. – Неужто есть время на “по кофейку”?

– Кофеин – важное оружие в моем арсенале, – заявляет Мирабель. Они входят и становятся в хвост небольшой очереди. – Ты что будешь?

Закери вздыхает.

– Да я угощаю, – толкает его локтем в бок Мирабель. А он и не видел, что на ней вязаные перчатки без пальчиков! У него самого конечности так замерзли, что их сводит от тоски по перчаткам.

– Большой матча латте с обезжиренным молоком, – сдается Закери, признавая, что выпить что-то горячее – отличная идея, учитывая погоду с ее ледяной поэтикой.

– Понято, – кивает Мирабель с таким глубокомысленным видом, словно выбор напитка в “Старбаксе” как-то его характеризует. Но, в самом деле, что может сказать о нем склонность к зеленому порошковому чаю со взбитой молочной пенкой?

Все выглядит совершенно нормально. Они стоят в очереди за кофе, пол влажный от растоптанного снега. Выпечка и десерты в стеклянной витрине обеспечены ценниками. Люди сидят по углам, уставясь в лэптопы.

Все слишком нормально. Это сбивает с толку, вызывает головокружение. Может, отправившись в Страну чудес, вам стоит там и остаться, ведь после нее в реальном мире прежним уже не будет ничто. Никогда. Интересно, поверят ли вот эти то ли студенты, то ли писатели, которые выстукивают что-то в своих лэптопах, если сейчас сказать им, что прямо под их ногами – клад, подземное сокровище в виде книг и сюжетов? Не поверят. И он бы не поверил. Он и сейчас не может сказать с уверенностью, верит ли он. Единственное, что удерживает от того, чтобы списать все на сложнейшую галлюцинацию, – это розоволосая дама с ним рядом. Он смотрит в затылок Мирабель, которая в данный момент разглядывает полку с сувенирными кружками. Мочки ее пронизаны множеством серебряных колечек. За ухом – полоска шрама длиной примерно в дюйм. Корни волос начинают отрастать, и видно, что от природы она шатенка. Кстати, парик ее на балу был примерно такой окраски. Интересно, не нарядилась ли она тогда сама собой. Он пытается вспомнить, с кем она тогда еще разговаривала. Общалась ли с кем-то, кроме него.

Нет, для персональной галлюцинации – многовато деталей. Не по силам ему придумать столько подробностей. И потом, разве созданные воображением дамы заказывают кофе в “Старбаксе”?

Но наконец девушка за стойкой смотрит прямо на Мирабель и спрашивает, что ей угодно.

– Большую звездную пыль с медом, сливок не надо, – говорит Мирабель, и хотя Закери ждет, что продавщица сейчас переспросит, та без звука пробивает заказ. – И матча латте с обезжиренным молоком, тоже большую.

– Ваше имя?

– Зельда, – отзывается Мирабель.

Девушка говорит, сколько с нее, и Мирабель платит наличными, а сдачу бросает в банку для чаевых. Закери идет за ней в другой конец стойки.

– Что это ты заказала? – спрашивает он.

– Информацию, – отвечает Мирабель, но в подробности не вдается. – Люди совсем не пользуются секретным меню, ты заметил?

– Я хожу в независимые кофейни, где меню пишут мелом на досках, иронически отзываясь о качестве блюд.

– И все-таки у тебя наготове был весьма специфичный для “Старбакса” заказ.

– Зельда! – выкликает кофевар, выставляя два картонных стакана на стойку.

– Зельда – это по поводу Принцессы или в честь Фитцджеральда? – интересуется Закери, когда Мирабель их приносит.