Стивен Эриксон - Три повести о Бочелене и Корбале Броче

Он сомневался, правильно ли поступили они с Элас. Но теперь поздно. Тот заклинатель, Бочелен, был... страшным. Необычно, зловеще пугающим. В его смертную душу словно никогда не забредали простые человеческие помыслы; всё, что в ней таится - холод и тьма. Истории, которые слышал Имид, насчет города дальше по побережью... говорят, есть и второй колдун, привычный скрываться, наделенный самыми гнусными аппетитами. Итак... Зло.

Понятие, о коем Имид думал редко, хотя сейчас оно его преследовало. В старине Некротусе было мало приятного. Типичный набор мерзких привычек, свойственных всем наделенным абсолютной властью. Он готовил десятки репрессивных законов, объясняла Элас Силь, желая обогащаться и роскошествовать за счет простого народа. Но плати подати, не убивай, не грабь известных особ - и за всю жизнь не столкнешься с трудностями. Разумеется, систематическая коррупция с легкостью спускается вниз, яд цинизма заражает не только короля, но и самого низкого стражника. Взятки решают почти все проблемы, а если не помогают они, помогает прямое и грубое насилие.

Иначе говоря, жизнь была простой, текла прямо и не заставляла морщить лоб.

Возможно, была и полной зла. Зла апатии, равнодушия, смиренного приятия подлости. Злой король делает злой знать, та обращает ко злу купцов, и так далее, вплоть до злобных уличных псов. И все же Имид Фактало жаждал возвращения тех времен. Ибо, как оказалось, король, рьяно одержимый добром, наделяет всех нижестоящих каким-то неистовством, а из него проистекают все виды жестокости. Рожденная суровоосужденчеством (Элас Силь настаивала, что такое слово существует, по крайней мере теперь), грубая сила благих идей воплощается в жизнь без гибкости и снисхождения. Результат так же разрушителен для людского духа, как и любые гнусные замыслы Некротуса Нигиле.

Зло имеет мириады лиц, и многие светятся красотой и гениальностью.

А иные, как у Бочелена, не выражают ничего. Совсем ничего.

Имид не мог решить, что же его пугает сильнее.

Он подошел к дому Элас, трижды постучал, как велит обычай, и сразу вошел, ибо новый закон это позволяет. Уединение ведет к... уединенным делам. Вошел, значит, и нашел ее торопливо выскакивающей из-за портьеры, торопливо оправляющей платье. На лице было написано чувство вины.

Имид в ужасе застыл в двух шагах от порога. - Кто там у тебя? - спросил он. - Его оскопят! А ты... тебя...

- Ох, тише. Никого там нет.

Он выпучил глаза. - Мастурбировала? Это против закона!

- Ну, никто ведь не доказал, что это нездорово.

- Не физически, да, но эмоционально нездорово! Разве есть сомнения, Элас Силь? Твой ум вовлечен в низменные желания, низменные желания ведут к подлым позывам, подлые позывы ведут к искушению, а искушение ведет...

- К краху цивилизации. Знаю. Ну, Имид, чего нужно?

- Э, ну... я пришел, э... признаться.

Она надвинулась на него, пахнув женским духом, и вся скривилась: - Признаться, Имид Фактало? В чем тебе признаваться святой, если не в искушении? Лицемер!

- Признаю свое лицемерие! Ну, довольна? У меня... импульсы. Понятно?

- Ох, забудь, - ответила Элас, садясь в ближайшее кресло. - Все так ничтожно, согласись. Слышал? Теперь они крадут детей. Плача, дети нарушают закон. Играя в войну на улице, дети нарушают закон. - Она всмотрелась. - Ты сегодня делал предписанные упражнения?

- Нет.

- Почему лицо дергается?

- Не знаю. Может, побочный эффект.

- Благой жизни?

- О, какая ты остроумная.

- А не поупражняться ли нам вдвоем?

Глаза Имида сузились. - Что ты задумала?

- Нечто весьма незаконное. Твой визит мне помешал.

- Это было не упражнение!

- Твои признания в тоску вводят, Имид Фактало. Разумеется, я вижу в этом вызов.

- Ты омерзительна. - Он помолчал. - Скажи еще что-нибудь омерзительное.

Эмансипор Риз успел вспотеть, пока прокрадывался через городские ворота. Нервы дико плясали, его чуть подташнивало. Наверное, всему виной пыль, вонь волов и пот мулов - так подумал он, виляя между фермерами, что гнали нагруженные телеги в узкий проход. При благословении Опоннов он выполнит задания к завтрашнему дню и сможет вернуться к разумному образу жизни (конечно, если таковой возможен для слуги двух господ-убийц).

Он надеялся, что жена хорошо поживает на его жалованье - там, в Скорбном Молле. Недоноски должны учиться в школе, хотя старший, наверное, уже стал подмастерьем. Прошло целых четыре года. Срок длиной в жизнь, если вспомнить всё, что довелось пережить лакею со злосчастного пьяного дня, когда он пришел в "Отель Печальника" и постучался в номер Бочелена.

Она и любовников могла уже найти, подозревал он. Моряки, рыбаки, а может и парочка солдат. Он даже не возражал бы. Одиноко жить матери, когда супруга нет рядом.

В двадцати шагах за воротами Эмансипор отошел от движущихся телег, мычащего скота. Огляделся, пытаясь понять, чем отличается это место от бесчисленных виденных раньше городов. Во-первых тут было тише. Справа, в конце узкого проезда виднелась какая-то площадь, горожане стояли на ней рядами, размахивая руками и подпрыгивая. Он принялся гадать, не очередные ли это святые, все до одного с треснутыми черепами, совсем спятившие. Уличных мальчишек почти не было видно, и никто из них не отличался крайней оборванностью, не просил гроша, сидя в сточной канаве. Нет, улицы выглядели удивительно чистыми.

Если это хорошая жизнь, она вовсе не так уж плоха, решил он.

Разумеется, долго она не продлится. Не с Бочеленом и Брочем, замышляющими полный развал. Он ощутил укол сожаления.

- Что ты тут делаешь?

Эмансипор обернулся. - Извините?

Вставшая рядом женщина носила белые эмалевые доспехи, белый плащ с золотистой шелковой оторочкой. Лицо словно принадлежало мраморной статуе - изваявший ее скульптор был явно одержим идеей совершенства, не забыв отполировать и бледные щеки, и ровный, симпатичный нос. Блестевшая на губах алая помада заставляла думать, будто она выпила флакон крови. Холодные, жесткие, синие глаза смотрели на него с горделивым презрением. - Бездельем маешься, гражданин.

- Строго говоря, я колеблюсь.

Она моргнула и нахмурилась. - А есть разница?

- Конечно, - заверил Эмансипор. Он решил было объяснить разницу, но передумал.

- Ну, - сказала она наконец, - колебаний мы тоже не любим.

- Тогда я пошел.

- Да. Но сначала - куда ты пойдешь? Судя по выговору, ты какой-то иноземец... и не смей отрицать! А мы озабочены иноземцами. У них неуправляемые идеи. Я должна знать о тебе всё, начиная с причины визита в Чудно. Ну, начинай говорить!

Ее тирада привлекла зевак, и все они с нескрываемым подозрением пялились на Эмансипора, ожидая ответа.

Бусины пота усеяли его морщинистый лоб. Лучше бы на проклятые вопросы отвечал Бочелен. А еще веселее, Корбал Броч - с его пустыми бусинами-глазами, вялой и простоватой улыбкой. Лакея обуяло вдохновение, он обратил к яростной женщине остекленевший взор. - Кто ты? Голова болит. Где мы?