Стивен Эриксон - Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая

- Готов следовать вашему совету.

- Если вы судья, то...

- Давайте скажем прямо, - оборвал его Апто. - Ни один из вас не достоин моего суждения. Нет разочарования большего, чем близко познакомиться с поэтами, которых должен оценивать. Я подобен близорукому глупцу, слишком близко прижавшемуся к шлюхе и рассмотревшему ее бородавки и так далее. Магия умирает, понимаете? Умирает, как высушенный червяк.

Глаза Бреша выпучились. - Вы не хотите голосовать за меня? - Он вскочил. - Убейте его! Убейте его следующим! Он бесполезен! Убить!

Бреш стоял, уставив на Апто Канавалиана трясущийся палец. Все молчали. Бреш порывисто всхлипнул, развернулся и убежал в ночь.

- Далеко не уйдет, - предсказал Стек. - Но я согласен с распорядителем. Убийства более не нужны. Кончено...

- Нет, - раздался нежданный голос. - Не кончено.

- Госпожа Эрундино, - начал Стек.

- Мне обещали, - возразила она, крепко сжимая руками чашку. - Он дал мне слово.

- Дал, - сказал я. - Но сегодня я хотел бы ублажить всех, довершив рассказ Кляппа Роуда. Госпожа, потерпите до завтра?

Ее глаза были весьма суровы. - Возможно, вы надеетесь пережить меня. Если подумать, нужно взять от вас новую клятву. Эвас Дидион Бликер, вы удовлетворите меня до Великого Спуска.

- Клянусь, миледи.

Стек Маринд встал. - Я знаю историю, которую ты будешь рассказывать. Пойду поищу Ниффи Гама с его дамами и приведу назад. Боюсь, они ужасно страдают в ночи.

- Прилив сочувствия? - фыркнул Тулгорд Мудрый.

- Истязание должно окончиться, - отозвался Стек. - Если лишь я один чувствую вину, пусть так. - И он ушел, хрустя сапогами по гравию.

***

Вина. Что за неприятное слово, измышленное, нет сомнения, каким-то благочестивым негодяем с длинным пронырливым носом по ветру. Наверное, еще и девственником не по собственному выбору. Мужчина (полагаю, то был мужчина, ибо ни одна женщина еще не бывала столь безумной, чтобы изобрести подобный концепт, и до сих пор большинству женщин чувство вины столь же неведомо, как умение мочиться стоя), мужчина, значит, смотрящий с ужасом и негодованием (на женщину, гарантирую, а поскольку он девственник, это его мать или сестра). Он смотрит на нее, пламя охватывает мозг, мысли летят как искры с оселка, негодование становится вихрем самобичеваний, злобы, зависти, презрения, суровое суждение рождает понятие вины. Разумеется, обвинение становится и определением сторон. Обвиняющий есть существо незапятнанной добродетели, образчик чести, доблести, цельности и неколебимости, он непорочен и чист с момента рождения. Да, нимб чистейшей белизны горит над качающейся головой, и некая сила вознесла обвинителя над землей, ноги ступают по воздуху, а где-то чудовищные музыканты заводят марш неумолимого возмездия. Обвиняя, обвинитель желает раздавить обвиняемого, а тот обязан извиваться и ежиться, стенать и бесноваться, сливая воедино все мерзости и принимая жалкий вид. Презренное самоунижение, уныние, тоска и уродство, всё в одном. А обвинитель стоит, озирая окрестности, торжествуя и дрожа в экстазе правоты. Это ничуть не хуже секса (впрочем, что девственник знает о сексе?)

Что дальше? Ну, ничего особенного. Совсем ничего. Он зевает. Она начинает резать плохо помытую морковь или уходит отбивать о камень затрепанное белье (сказанные телодвижения не имеют символической подоплеки). Сынок смотрит, грызя кошачий хвост, а кошка, не ведая чувства вины, изумленно пялится на жалкую семью, ею принятую под покровительство, потом осознает, что ужасный беспризорыш норовит отгрызть важную часть, и пришла пора уластить его, используя как подушку. Разум - царство мрака, тени ползут и крадутся за троном рассудка, и никому не дано долго восседать на том троне, так что пусть ползут и крадутся. Нам какое дело?

- Когда ночь пришла на стоянку Имассов, - заговорил я, - женщина повела воина-Фенна к пустой хижине, которой он волен был пользоваться до ухода. В ледяной темноте она зажгла лампаду, чтобы осветить путь, пламя мигало на жгучем ветру, и он шагал следом, и подошвы не издавали звуков. Однако она не оборачивалась проверить, идет ли он: она ощущала жар его тела, будто сзади пылала печь. Он был близко, ближе, чем подобало.

- Едва она поднырнула под притолоку и выпрямилась, сильные руки обняли ее. Женщина задохнулась от прикосновения, выгнула спину, и затылок ее коснулся его нижнего ребра, а ладони Фенна нащупали грудь. Он был груб и нетерпелив, он горел жаждой, и тогда они упали в меха, не замечая холода и сырости, и гнилостного запаха старых кож.

- Ты одержим мерзостью! - возопил Арпо Снисходительный.

- Мерзостью, сир?

- Между мужчиной и женщиной творится Неназываемое, Невыразимое...

- Вы о сексе?

Арпо сверкал глазами. - Такие рассказы недостойны. Они извращают и отравляют разум слушателей. - Он поднял сжатую в кулак, скрытую перчаткой руку. -Видел, как умер Кляпп Роуд? Стоило лишь намекнуть на...

- Кажется, я был вполне откровенен, хотя без имен, и не успел...

- Так успей сейчас! Твой разум - грязная, гнилая опухоль порока! Да, в городе Чудно кожа уже была бы сорвана с твоей плоти, слабые части отсечены...

- Слабые части?

Арпо указал между ног. - Те, что Шепчут Искушения Зла, сир. Отсечены и запечатаны в кувшине. Твой язык был бы изрезан на кусочки, и Королевский Палач готовил бы щипцы...

- Малость поздновато, - вмешался Апто, - ибо вы уже отсекли все части...

- Червь Разврата, сир, гнездится глубоко в теле, и если не удалить его до смерти несчастного, он поскачет на душе в Королевство Смерти. Конечно, Червь знает, что за ним охотятся, и он мастер маскироваться. Поиски зачастую занимают целые дни и дни...

- За то, что бедный малый говорил о блуде?

Слыша вопрос Апто, Здраворыцарь содрогнулся. - Знаю, все вы полны этих червей. Ничуть не удивлен. Да, поистине компания падших.

- Все ли поэты заражены червями разврата? - не унимался Апто.

- Разумеется, все. Доказательство ощутят все, сдающиеся искушениям! Священный Союз пребывает в мире за пределами слов и образов, за пределами всего! - Он указал на меня. - Эти... эти презренные твари пируют на деградации, множат подлые пародии. Ее рука схватила егоза то само е, а его пальцы легли на эту самую. Пускание слюней, пыхтение и кряхтение - вот звериные радости свиней, козлов и псов. И горе жалкому глупцу, что возбудится, слыша бездуховные описания, ибо Госпожа Благодеяний без колебаний повернется спиной к людям Гнилых Мыслей...

- А она хорошенькая? - спросил Апто.

Арпо наморщил лоб. - Кто хорошенькая?

- Спина Госпожи, сир. Приятно-округленная и зовущая к...

С ужасающим ревом Здраворыцарь бросился на Апто Канавалиана. Лицо превратилось в мрачную маску убийцы, волосы встали дыбом, золото доспехов внезапно приобрело тускло-багряный оттенок. Пальцы стали когтями, сгибая перчатки; руки тянулись к тщедушной шее Апто.