Стивен Эриксон - Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая

Такой взгляд был у Апто Канавалиана. И у Пурсы Эрундино, и даже у Бреша Фластыря (если не считать маниакальной радости неизбежного спасения). Липкие руки Сардика Тю прижались к липким губам, глаза блестели. Он первым помчался к гребню перевала.

Мы прибежали вслед и поглядели вниз.

Карета весьма плохо пережила спуск - разбитые части ее валялись, объятые пламенем, в трех сотнях шагов от нас, на каменистом, опасном тракте. Мелкие куски лежали там и тут, ближе, над ними клубился дымок. Удивительно, но мулы смогли вырваться из упряжи и купались в бурных струях реки, что широко простерлась от скопища хижин и каменного причала паромной переправы. Чуть глубже болтались головы трех лошадей.

Демона и тела Арпо Снисходительного не было нигде; однако мы увидели Блоху, лежавшего среди валунов на грязном берегу, а кровавая туша Комара лежала лицом вниз чуть выше по тракту. Крошка Певун тоже пропал, возможно, оставшись в груде горящих обломков. Вероятно, та же участь постигла Тулгорда, ибо его также не было видно нигде.

Щепоть, спотыкаясь и скользя, почти спустилась к Комару.

А паром?

Не менее чем в сорока саженях по реке, огромная плоская штука, на которой стояли четыре коня и высокая карета, черная, вся в резьбе, словно похоронные дроги. На носу баржи виднелись фигуры людей.

Сардик Тю, наш почтеннейший распорядитель, во все глаза всматривался в горящую повозку. Он облизал губы. - Она... она мертва?

- Мертва? - сказал я. - О да, воистину.

- Уверены?

Я кивнул.

Он вытер лицо и сунул дрожащую руку в одежду, достав приятно звякавший шелковый кошель. Опустил солидный вес на мою ладонь.

Я благодарно склонил голову, скрыл плату в кармане и сделал полудюжину шагов, вновь глядя на далекий паром.

Позади начался разговор.

- Боги подлые! - шипел Апто Канавалиан. - Данток... старушка...

- Злобная тварь, хотели вы сказать, - рыкнул Сардик. - Мои родственники попали в финансовые затруднения. Не успел я принять долги, жадная сука нанесла удар. Видите ли, она хотела дочь. Продать в грязный бордель невинное дитя! Сладкую...

- Довольно! - велел я, поворачиваясь. - Ваши резоны пусть остаются вашими, господин. Вы уже сказали больше, чем я желал бы услышать. - Затем я смягчил выражение глаз, смотря на бледную, трепетную Пурсу Эрундино. - Лишь немногие, леди, смеют верить в правосудие. Спросите распорядителя, если желаете услышать много грустных вещей. Но я тот, кто есть, не более и не менее. Я сплю ночами? Безмятежно, моя госпожа. Да, я многое читаю в вашем взоре. Ждет ли меня возмездие? Не думаю, хотя кто сможет сказать наверняка. Если вы можете найти хоть немного мягкости, глядя на себя, уделите ее и стоящему пред вами. Если же вы до сих пор не нашли в себе ничего, стоящего уважения... тогда я готов служить вам и дальше.

Не сразу она покачала головой. И только.

Подошла Опустелла. - У кого голова Ниффи? Я ее потеряла. Эй, кто-нибудь!

"Верите ли вы, что искусство имеет значение для реального мира?

- Вот это поистине трудный вопрос. Прежде всего - чье искусство?

Я лишь пожал плечами. - Прошу, не спрашивайте".

Ножи, удавки, яд, как пошло. О, за долгую и полную событий карьеру я пользовался всем этим, но скажу вам: нет ничего слаще убийства словом, и сладость остается свежей все эти годы, как в тот день, на пыльном перевале, в конце Следа Треснутого Горшка.

Получил ли я награду от Пурсы? Что ж, в ночь суматошного празднества по поводу вручения Брешу мантии Величайшего Творца Столетия (что за яркая, молодая звезда!), она нашла меня на частном острове среди веселых людских потоков, и мы говорили на удивление долго, а затем...

Милые мои, я все же скромен и не стану распространяться.

Некое время спустя (через месяцы? годы?) мне довелось повстречать зловещих Негемотов, неуловимую добычу тысяч каменноглазых ловцов, и между немногими кубками вина мы обсудили несколько тем, осторожно касаясь краев и сдувая пыль, знакомясь. Но и не будь той интригующей ночи, вам стоит понять: ни один истинный поэт не оставит историю трагически недоплетенной. Сплести подобающий конец необходимо, не так ли? Если не чисто сплести, то хотя бы прижечь, и сунуть кончик пальца во влажный рот, чтобы утишить боль.

Итак, пока заря тревожит сонных птиц роскошного сада, а вдовы шевелятся в гнездах, а мошки прячутся под листочки, позвольте мне полететь в прошлое, ради еще одной истории. Уверяю, милосердно краткой.

Вот она.

***

- Истинная мера самоубийственной спешки цивилизаций, - сказал Бочелен, - в том, что даже жалкая задержка на... сколько там? Один день? Два? Всего два дня, мастер Риз, оказываются невыносимыми для беспомощных рабов, и смерть мнится меньшим злом.

Он указал рукой в перчатке на пыльное облако, что обозначилось на дальнем берегу.

Эмансипор Риз запыхтел трубкой и потряс головой. - Неужели они не видят, хозяин? Вот чего не пойму. Мы здесь, и паромщик вряд ли готов повернуть назад. Верно? Они не успели, вот и всё. Я озадачен, господин.

Бочелен погладил бороду. - Вы до сих пор удивляетесь одолевающей меня потребности, скажем так, умерить пороки цивилизации, как подобает самым вменяемым ее членам? Всего лишь. - Он надолго замолчал, потом прокашлялся. - Корбал Броч рассказывает, что город, который мы узрим на рассвете, стонет под гнетом некоего безразличного бога. Полагаю, над этим стоит подумать.

- О? Хорошо, хозяин, - сказал Эмансипор, перегибаясь через поручень. -Безразличный бог лучше, чем наоборот.

- Не соглашусь. Бог, выбирающий равнодушие к поклонникам, мастер Риз, кажется мне вероломно отринувшим лучшее из соглашений. Потому мы с Корбалом решили, что жизнь его обречена.

Эмансипор выкашлял клуб дыма.

- Мастер Риз?

- Простите! - пропыхтел лакей. - Мне подумалось, будто вы хотите убить бога!

- Именно так, мастер Риз. Благие небеса, в этой дряни недостатка не предвидится. Не так ли? Теперь вам лучше отдохнуть. Город ждет звука наших шагов на заре, и даже забывчивый бог не изменит наших намерений.

Им простительно было не расслышать бормотания из-под черного капюшона паромщика, что налег на кормовое весло - одна рука сражается с течением, вторая засунута в штаны. - Вы так думаете...