Стивен Эриксон - Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая

- Неужели? Какой?

- Ну, прежде всего позвольте заверить, что это никоим образом не касается лично вас, к кому я ощущаю симпатию и растущее уважение. Иначе говоря, э, мы ведем рассказы сходным образом, торопясь язвить и мучить нечастных говнюков необузданным и беспощадным презрением.

- Эго защищается...

- Возможно, но я вполне готов назвать это злобой.

И Апто, критик, коего я нахожу и достойным и привлекательным (о шок!), усмехнулся. - Буду ждать окончания вашего рассказа, Эвас Дидион Бликер, и будьте уверены: я рассмотрю его со всем тщанием, вынося решение о звании Величайшего Творца Столетия.

- Ах да, награды. Апто Канавалиан, верите ли вы, что искусство имеет значение для реального мира?

- Вот это поистине трудный вопрос. Прежде всего - чье искусство?

Я лишь пожал плечами. - Прошу, не спрашивайте.

***

Лихорадка отпустила Апто, едва мы вернулись к остальным. Легки были его шаги, тщательно расчесаны его волосы. Бреш Фластырь оскалился, узрев преображение, и кипел подозрениями, кидая ядовитые взоры в мою сторону. Мастер Маст уже взгромоздился на облучок, из трубки вырывались облачка дыма. Стек Маринд сидел на лошади, положив арбалет на сгиб локтя. Он вновь натянул маску солдата: острые углы дисциплины и суровая решимость. Да, на фоне утреннего солнца экссудация, окружившая мрачную фигуру, казалась аурой целеустремленности, зловещей пеленой - так обманутая женщина подходит к дому соперницы.

Тулгорд Мудрый тоже влез в седло, лязгая кольчугой и гибельным оружием. высокомерный, полный желания защитить собственность, Смертный Меч Сестер кинул обдирающий взор на уменьшенную в числе группу, и позволил себе удовлетворенный кивок.

- Это моя лошадка? - сказал Арпо Снисходительный, глядя на животное, все еще стреноженное и не оседланное.

- Боги подлые, - зарычал Тулгорд. - Ты, Бликер, седлай лошадь или мы застрянем тут на весь день. А ты, Фластырь, заводи песню.

- Никому уже не нужно умирать!

- Ты так думаешь, - разозлился Крошка Певун. - Твой слушатель - сам Грабитель, и так должно быть. Клинок навис над головой. Ухмылка черепа возвещает смертный приговор, оскал челюстей призывает рок. Чуть привлечешь внимание любого из нас - и вот, пустая голова катился, прыгая по дороге. Ха, вот было бы представление! Жизнь - баланс!

- А если твоя? - сказал Бреш, внезапно ощутив смелость (или обезумев).

- Я не стал бы тратить время на стишки, дурачок. Слова! Да любой может слепить их вместе, в любом порядке. То, чем ты занят, не кажется сложным. А? Нам просто лень. Есть вещи получше, чтобы заполнить время.

- Как понимаю, - встрял Апто, - наш король не был великим покровителем искусств.

- Комар?

- Он многих арестовал.

- Блоха?

- Потом сварил живьем в большом железном котле.

- Ну воняло, - сказал Комар.

- Несколько дней, - сказал Блоха.

- Давай, поэт. Пой! - И Крошка ухмыльнулся.

Бреш заскулил, вцепившись в гриву сальных волос. - "Глупость Готоса", переработанная в колыбельную.

- Что?!

- Я не с тобой говорю! Итак, начинаю. Попрошу без прерываний.

- Довольно! - проревел Тулгорд, разворачивая коня и выхватывая меч.

Крошка зашелся смехом. - Вот оно!

- Тихо, треклятый некромант! Ты... - Тулгорд нацелил меч на Бреша, лицо которого стало бледнее, чем у неупокоенной Опустеллы (лицо выше рта, то есть). - Ты больной - слышишь? Больной!

- Люди искусства не видят в том порока, - заметил Апто Канавалиан.

Меч дрогнул. - Хватит, - прошипел Тулгорд. - Хватит, слышал?

Голова Бреша моталась, как дерьмо в водовороте.

Оседлав коня, я шлепнул его по тугому заду и обернулся к Здраворыцарю. - Скакун ожидает вас, сир.

- Превосходно. И что?

- Ну, садитесь в седло.

- Хорошо. Давай сделаем это!

- Посадка требует, славный рыцарь, чтобы вы подошли вот сюда.

- Правильно.

- Ногу в стремя - нет, другую - о, ладно, и так сойдет. Теперь хватайтесь за спинку седла, так, и лезьте вверх, перекиньте ногу, вот так, идеально, другую в стремя - да. Готово, сир.

- Где его голова?

- Сзади. Охраняет тылы, сир, как вы предпочитаете.

- Я предпо... читаю? Разумеется. Отлично.

- Теперь мы просто привяжем поводья к упряжи этого мула - не возражаете, мастер Маст?

- Нисколько, Бликер.

- Хорошо... вот! Вы собраны в путь, сир.

- Весьма любезно. Будь благословен. Прими благословение с торжественной благодарностью, смертный, ибо я произношу его раз в тысячу лет.

- Так и будет, сир.

- За это, - сказал Тулгорд Мудрый, - ты будешь отдуваться весь день, Бликер.

- Ох, Смертный Меч, так и будет.

***

В этот момент я должен заявить, со всем смирением, что не особенно склонен ко злу. Будь я так злобен, как вам кажется, убил бы критика уже давно. Так или иначе, мы должны склониться пред ходом событий и верно их отобразить, пусть я и предстану в весьма непривлекательном свете. Однако взор творца должен оставаться острым и беспощадным, замечая каждую подробность, придавая ей веский смысл (хотя загроможденные мозги бездарных критиков и не заметят нюансов -эх, да ссать на них!)

Конечно, я, со всей моей неуклюжестью, выбрал неподходящий миг для важного замечания.

Пропустим личное? Как пожелаете. (Я делаю это, надеясь получить ваши одобрительные отзывы, в конце всего).

- Как собачка, о-хо-хо! - заорал Арпо Снисходительный, едва возобновилось движение, и зачмокал будто сосунок, и тут же заохал, доказывая, что не обрел еще Полноздравия.

Мы пустились в путь, шаркая стоптанными подошвами, стуча копытами и скрипя колесами, оставив позади труп Ниффи Гама и Опустеллу, вгрызавшуюся ему под челюсть. Это казалось поцелуем чудовищно преувеличенных масштабов.

Перечислить оставшихся? Почему бы нет. Во главе Стек Маринд, за ним Тулгорд Мудрый и Певуны, далее распорядитель и Пурса Эрундино, затем я и справа Апто, а слева Бреш, позади всех мастер Маст и карета г-жи Данток Калмпозити, Арпо же Снисходительный прыгает на скакуне у самого края тракта.

Все пилигримы, как на подбор. День был ясным, стервятники кричали сверху, пчелы падали в пыль под напором палящего солнца, пот лился ручьями, язвя глаза не хуже угрызений совести. Бреш что-то бормотал, глядя на десять тысяч шагов вперед. Рот Апто тоже двигался, возможно, он старался запомнить последнюю песню Бреша. Щепоть то и дело колотила кулаком братьев, без видимой причины. Чаще всего в виски. Братья терпели ее выходки с впечатляющей снисходительностью, ведь она была младшей сестренкой. Пурса шагала, погруженная в пьяную дрему, коей не суждено развеяться до полудня; помня об этом, я мучительно выбирал, какой рассказ окажется уместнее. Впрочем, долго колебаться не пришлось.