Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

Пока новый князь не был избран, верховенство принадлежало Горяни. Поэтому она первой начала говорить.

– Маличи… Клонится к земле ржаной колос на «божьем поле», ждет руки, что срежет его. Пришло время выбрать нового владыку земли нашей. Семнадцать лет муж мой, Боголюб-Мал, крепко держал посох Мала, и боги хранили его, выводили живым из таких бедствий, что лишали нас всякой надежды…

Голос ее осип и прервался. Собравшиеся опустили глаза. Все помнили, как шесть лет назад сразу четырнадцать древлянских старейшин были принесены в жертву Перуну молодым киевским князем Ингером: этой жертвой он склонил богов на свою сторону, и древляне были разбиты в битве на Рупине. Однако Боголюб, который тоже был в плену, остался жив, русы вернули его в Малин и провозгласили верховным князем земли Деревской. Последние шесть лет Боголюб-Мал объезжал гощением не только реку Тетерев, где расселялись маличи, но всех древлян – от Рупины на юге до Припяти на севере, от Днепра на востоке до Случи на западе.

– Боги дали Боголюбу-Малу верховенство над всей землей Деревской, – скрипучим, но твердым голосом продолжала Горянь.

У каждого, кто слушал ее, видел застывшее лицо старухи в белой «печальной» сряде, мурашки бежали по спине от ощущения, что с ним говорит сама эта земля. Положение старой вдовы, вид, мысли – все это делало Горянь частью Нави, как если бы она была наполовину погружена в землю.

– Сумеем ли мы сохранить сей дар… Я прошу богов, чтобы они послали нам того, кто сумеет показать себя не хуже своих отцов и дедов. Не хуже древних князей наших, что расплодили землю Деревскую.

– Лучше нам владеть только своей дедовой землей, но сохранить волю, чем гостить по всем Деревам, но только волей русов! – ко всеобщему изумлению, прозвучал молодой голос с дальнего, «младшего» конца стола.

Все воззрились туда, но говоривший отважно встретил десятки устремленных на него осуждающих взглядов. Это был мужчина лет под тридцать, весьма приглядной внешности: с приятными чертами продолговатого, высоколобого лица, с тонким изящным подбородком, орлиным разлетом бровей и яркими губами. Умерший князь был его родным отцом, однако в этом собрании его лицо выражало не столько скорбь, сколько досаду.

– Молчи, Хвалимка! – одернула его Горянь. – Не по месту тебе дерзкие речи вести!

Хвалимир поджал губы, ноздри его презрительно дрогнули.

– Рассудим, братья, кто по роду старше и более достоин посох Мала принять, – отвернувшись от него, с величественным видом продолжала старуха. – Говори ты, Лычина.

Ближайший к голове стола старейшина выпрямился.

– Сказывают, жила Мала Старая на некой горе, – начал он. – Умер муж у нее, осталась она с четверыми сынами. И стал муж покойный к ней летуном летать [31] То есть вдове стал являться дух-летун, который появляется в виде змея, а потом принимает облик покойного мужа. . И такая тоска на нее оттого напала, что никакая работа не спорилась. Посоветовалась Мала с мудрыми людьми и порешила новое место сыскать для себя и сыновей своих. Вот раз явилась ей во сне Макошь и говорит: «Есть на свете место чудное, леса там дичью изобильны, а реки – рыбой, будете там жить сыто и привольно. А чтобы вам то место сыскать, дам я тебе веретено. Ты пусти его перед собой, куда оно поскачет, ты за нитью его и ступай». Просыпается Мала, глядь – в возголовье веретено лежит, а пряжа на нем словно огонь горит. Собрались они с сыновьями да и тронулись в путь. Пустила она веретено, оно и поскакало вперед. Нить за ним тянется, за нитью Мала идет, за нею сыновья, пожитки везут, скотину гонят. Так пришли они к реке Ирше. Прискакало веретено к горе, на вершину взобралось, в землю ткнулось и пропало. Так и поняли, что здесь новое жительство роду Малы. На том месте, где веретено пропало, поставили Макошь, а городец назвали Малиным. Вот прошло некое время, и говорит Мала сыновьям: «Пора вам, сынки, свое хозяйство заводить, жениться, детушек растить». Вышли сыновья из дому. Старший, Хвалислав, взял топор в руку, метнул с горы – где упал топор, там он сел и стал жить. Взял второй сын, Богумил, топор, метнул в другую сторону, где упал, там стал жить. Взял третий, Искромир, метнул, где упал топор, там он стал жить. А веси их в семи верстах одна от другой. Мы, Хвалиславичи, от старшего сына Малы род ведем.

Горянь величавым кивком поблагодарила его, потом взглянула на его соседа:

– Теперь ты, Назой.

– Взял Богумил, Малин сын, жену, и долго они на своем месте жили. Развели хозяйство, кур завели. Дети у них уже подросли. И вот стало Богумилу мерещиться: вроде как за лесом петухи поют. Слушал он, слушал, потом однажды говорит жене: пойду, погляжу, что там. Шел по лесу, шел, повстречал некоего человека. Спрашивает: ты чего тут ищешь? Тот говорит: да вот, слышал петухов за лесом, иду поглядеть, кто там живет, а зовут меня Сушина. Познакомились они, стали друг другу в гости захаживать, потом детей поженили и поставили себе городец Богумилов. До их пор мы, Богумиловичи, там живем, а потомков от тех двух родов расплодилось уже семь весей да семь выселок.

Следом заговорил третий старейшина. Медленно слово обходило стол: каждый передавал повесть об основании своего рода, подтверждая принадлежность к общему священному дереву. Всякий давным-давно знал все эти повести, не первый век передаваемые от деда к внуку, но слушал так, будто становление и возрастание племени маличей заново происходило на глазах. И только на лице Хвалимира в конце стола все сильнее проступала досада.

Боголюб, отец Хвалимира, род свой вел от Мала – младшего сына Малы Старой, который остался жить с ней, когда отселились старшие братья. К тому времени как до Хвалимира дошел черед говорить, вся повесть о роде потомков Малы уже была рассказана и ему оставалось поведать только свою собственную.

– Отцы! – начал он, двумя руками взъерошив свои густые русые волосы, будто пытался в этот важный час наскоро причесать мысли. – Я среди вас самый младший. Я сын Боголюба-Мала и Прелепы, Хотобыловой дочери, шестой, но с тех пор как умер брат мой Хотеслав, я и есть младший сын, наследник дома отцова. Только потому и сижу среди вас. Умом я незрел, мудрости вашей мне за двадцать лет не накопить. Всего у меня и есть, что жена, Остробудова дочь, да трое чад малых. Сыну моему, Добронегу, только семь лет сравнялось. Перед вами я сам что дитя семилетнее. Но вот слушаю я повесть о родах наших древних, почтенных, и стыд меня пробирает!

Старейшины слушали его речь со все большим удивлением. Горянь нахмурилась, пожевала губами, борясь с желанием его прервать. Хвалимир был не ее сын, а одной из младших жен, взятых Боголюбом позже нее, и своего пасынка она издавна знала как парня дерзкого.