Эми Кауфман - Ледяные Волки

Это была ложь, и она сказала это в тот самый момент, когда могла бы сказать ему правду. Он не мог позволить себе, чтобы она сделала это снова. Только не с его сестрой на линии огня. И он не мог позволить себе тратить время на споры с Лисабет о ее предательстве или о ее лжи.

Решение тяжелым грузом давило ему на живот, но он не сомневался в том, что должен сделать. Он потянулся к сумке и поднял клапан. Внутри, на небольшой куче медикаментов, лежала чаша, которую он видел у Сигрид в кабинете. Чаша Филкира.

У него перехватило дыхание, руки дрожали, и Андерс вытащил чашу. Металл блестел в лунном свете, ряды крошечных рун маршировали по каждой доступной поверхности. Он сунул украденный мешок с мукой в сумку Эннар вместо чаши, чтобы мешок выглядел таким же полным, как и раньше, на случай, если Эннар не откроет его еще некоторое время. Возможно, она не будет пытаться использовать чашу до середины ночи или даже до утра, пока ученики не проснутся.

— Андерс, — прошептала Лисабет. — Я твой друг. Я хочу помочь. Я подумала, что если Сигрид послушает меня, решит, что у меня есть разумные идеи, она может прислушаться, когда мы попытаемся рассказать ей о Рейне. Может быть, она поверит, что Рейна — пленница, а не просто еще один дракон.

— Тогда ты должна была сказать мне об этом, — его рука крепче сжала чашу. — Ты должна была сказать мне, что она твоя мать. И все это сейчас не имеет значения. Нет времени никого ни в чем убеждать. Я собираюсь попробовать чашу, и если она укажет на Дрекхельм, я найду его.

— Я с тобой, — тут же прошептала Лисабет.

Он покачал головой. Его мысли были в полном смятении. Как он мог доверять ей, чтобы сделать спасение Рейны своим приоритетом номер один?

— Я не хочу, чтобы ты была со мной, — сказал он. И даже несмотря на всю его боль и разочарование, несмотря на его гнев, он все еще чувствовал себя ужасно, говоря это.

Ее лицо вытянулось, а губы были плотно сжаты, как будто она пыталась не заплакать. Андерс отвернулся, прежде чем снова взглянуть на нее.

Он снова принял волчий облик и для пробы взял чашу в рот. Это будет неудобно, но он сможет нести ее.

Надежно зажав ее между челюстями и прижавшись животом к земле, он оставил своего друга позади и исчез в ночи.

Андерс отполз от лагеря и спустился к берегу реки, у которой они разбили лагерь — более широкой версии серебристых ручьев, мимо которых они пробегали сегодня утром. Здесь воздух был свежим и холодным, слабые брызги падали на его мех, когда вода спешила вперед.

Несколько минут он бежал вдоль берега, стараясь держаться подальше от лагеря, прежде чем остановился. Он опустил чашу, чтобы преобразиться, и через мгновение уже был человеком, скорчившимся на берегу реки.

Он сделал так, как показала ему Эннар несколько часов назад, нащупал твердое место, чтобы добраться до кромки воды, и осторожно спустился вниз. Вода бурлила, разбиваясь о валуны на середине реки и поднимая брызги. Он тщательно проверил, прежде чем перенес свой вес на мягкую почву берега.

Он отцепил иглу от ножки чаши и, держа ее между пальцами, опустил чашу в проточную воду, чтобы наполнить. Потом осторожно положил иглу на поверхность воды, где она плавала. Та вращалась в ленивом круге, который мог быть не больше, чем течение воды, и на мгновение заколебался на нем. Затем игла снова закрутилась, гораздо быстрее, указывая на горы на Западе. И больше не двигалась.

Дрекхельм. Дрекхельм находился на Западе.

Река извивалась с запада на восток, ревя вдоль его пути, быстро бегущая вода блестела в свете звезд. Андерс был рад, что луна почти не светит, хотя и знал, что по его следам все равно будет легко идти. А к утру Эннар попытается воспользоваться чашей, и скорее всего она выйдет на его след.

Не теряя времени, он вприпрыжку побежал по темной равнине, прорубая путь сквозь серебристую траву и снежные пятна, которые становились все чаще по мере того, как он приближался к лесу у подножия гор.

Ему приходилось время от времени перевоплощаться, чтобы сверить с чашей более точное направление, но она всегда указывала на запад, вдоль русла реки. Челюсть болела, и дышать из-за чаши было нелегко.

Прошло несколько часов, прежде чем Андерс достиг края Великого Леса Туманов. Он перешел на рысь, проскальзывая между деревьями, которые возвышались на сотню ярдов над ним, их иглы толстым ковром лежали на лесной подстилке. Здесь, под защитой леса, снега было навалено гораздо больше. Там, на равнине, ветерок доносил до него запахи далеких мест, но здесь мир резко сфокусировался на его непосредственном окружении.

Он обнаружил, что может отличить старое дерево от молодого по запаху коры, может учуять, где кролик пересек его путь несколько часов назад, и в какую сторону шел. Каждый вдох приносил ему новые истории, добавлял новую глубину этому месту. Будучи человеком, он считал лес захватывающим, но опасным местом.

Теперь он стал хищником.

Дальше было почти совсем темно, деревья, казалось, склонились над ним, чтобы заслонить слабый свет звезд; слабый туман цеплялся за лесную подстилку, кружась вокруг его лап. Андерс был благодарен волчьему зрению. Он следовал за рекой, которая петляла между черными деревьями, мир был безмолвен, если не считать слабого хруста его лап по сосновым иголкам и снегу и шума воды.

Его конечности начали болеть после целого дня бега. Он знал, что чуть меньше поднимает ноги и чуть ниже опускает хвост. Тихий голосок в его голове постоянно напоминал ему, что то, что он делает, не что иное, как предательство стаи… поступок, заслуживающий изгнания, которым грозила Сигрид.

Тот же самый голос начал задавать вопросы о Лисабет, когда Андерс вскарабкался на огромный ствол упавшего дерева, гниющее дерево ощущалось мягким под его лапами.

— Она не сказала тебе, кто она, — напомнил голос. — Но ты солгал и о том, кто ты такой. Ты не сказал ей о Рейне.

Он перепрыгнул через поваленное дерево и, когда приземлился на ложе из сосновых иголок, снова пустился в путь. Голос не умолкал.

— Она выдала твой секрет, когда не должна была, — говорил он. — Но ты сказал, что рамка локатора была для помощи Джерро, ты не рассказал ей ни о чем, что делаешь.

— В конце концов, я так и сделал, — указал он голосу. — Я решил довериться ей, и она не рассказала мне о Сигрид.

У голоса был готовый ответ:

— Ты не торопился говорить ей. Возможно, и она просто не торопилась с ответом. Надеясь, что после этого ты все еще будешь ее другом.

Он вздохнул, пробираясь через большой участок снега. То, что сделала Лисабет, было неправильно — она поделилась секретом, она солгала ему, хотя бы потому, что не сказала ему то, что должна была сказать. Но он сделал то же самое, и он знал, каково это — задаваться вопросом, будет ли кто-нибудь все еще хотеть общаться с ним, когда они узнают правду о нем. Теперь он жалел, что не сказал ничего другого перед уходом.