Шеннон Чакраборти - Золотая империя [litres]

В голове у Нари внезапно стало пусто.

– Простите… – пробормотала она, чувствуя, что они проскочили несколько важных шагов в этом разговоре. – Но мы не… То есть он не…

– Не король? Пока нет, но станет им. И как только Али провозгласит свое царствование, он женится на тебе, сохраняя союз между нашими семьями и племенами.

Хацет сказала все это так просто, что Нари даже почувствовала себя глупо из-за того, насколько она была ошеломлена, в то время как королева словно бы просто планировала обеденное меню.

– Правильно ли я понимаю… – снова начала Нари. – Вы хотите, чтобы я лгала Джамшиду и Али, не сообщая им о том, что Мунтадир, которого они оба очень любят, жив, бросила свой народ и дом на растерзание кровавой тиранше… и навязала свое правление чужому народу, чтобы у джиннов появилась реальная причина меня ненавидеть?

– Если это ты слышишь во фразе «заключить прагматичный политический союз» с мужчиной, который, очевидно, от тебя без ума, вместо того чтобы умереть в самоубийственной войне в Дэвабаде, тогда да.

Нари уставилась на нее. Если ей раньше казалось, что она насилу сдерживает свои эмоции, то теперь Хацет фактически влезла к ней в душу, сгребла все чувства Нари в охапку, сунула в пороховую бочку, а затем взорвала все это человеческой взрывчаткой.

Сосредоточься, сохраняй спокойствие . Это такие же переговоры, как и любые другие, и сейчас самое время заболтать оппонента и найти слабые места в его предложении.

Но речь шла не о какой-то сделке, а о жизни Нари и ее будущем. Вот почему она, обычно куда более осторожная, ухватилась за те слова, за которые нужно было хвататься в последнюю очередь.

– Ваш сын не «без ума от меня». Али никогда не говорил и не делал ничего такого…

– И не сделает, – перебила Хацет. – Он набожный джинн, Нари. Он следует заветам, которые никогда не преступит. Но ты ведь должна понимать, почему Гасан выбрал именно тебя, чтобы использовать против него.

Нари ничего на это не ответила. Гасан видел свои мишени насквозь так же ясно, как и она сама.

И вдруг Нари совершенно по-новому взглянула на томление в лице Али, когда она говорила об их совместном будущем в Каире. На его нервозность от ее прикосновений. На его робкую улыбку, когда они сплавлялись по Нилу и болтали обо всем и ни о чем.

Она взглянула на себя. На то, как в присутствии Али ей становилось… лучше. Дышалось легче. Как будто она превращалась в более открытую, более достойную версию самой себя, в Нари, которой она могла бы стать, если бы мир не пытался постоянно ее растоптать.

Затем, прежде чем она смогла остановить себя, Нари перенеслась в очень опасное место. Туда, где в первую брачную ночь Али, а не Мунтадир, сжигал ее брачную маску. Вот только она видела не просторные королевские покои и не парные троны в меджлисе Шефалы. А забитую книгами спальню над пропахшей чаем аптекой, закрытой на ночь. Скромный дом, наполненный смехом и легкостью, место, где Нари не нужно будет притворяться. Мужчину, с которым ей не нужно будет носить маску.

Стоп . Прилив энергии захлестнул ее, как тогда, на корабле – инстинкт самосохранения. Это было не то будущее, которое предлагала Хацет.

Такого будущего у Нари никогда не будет.

Потому что слова королевы распутывались, как клубок. Ее безоговорочная любовь к своим детям и к Та-Нтри. Безрассудство, свойственное ее сыну в стремлении поступать правильно. План ее покойного супруга, не менее хитроумного короля, уничтожить Али с помощью единственного письма, написанного рукой Нари.

– Вы вовсе не хотите сделать меня королевой, – наконец произнесла Нари. – Вы хотите погасить огонь этой войны в зародыше, а меня использовать, чтобы удержать Али в Та-Нтри, где он в безопасности.

Тишина, повисшая в коридоре, оглушала. О, Нари всегда точно знала, когда попадала в свою мишень без промаха.

Хацет сложила руки во властном жесте.

– Знаешь ли ты, каково это – ждать известия о смерти своего ребенка? При виде каждого письма, каждого гостя на пороге, гадать, перевернется сегодня твой мир или нет? Потому что я проходила через это дважды, бану Нари. Так что прости меня за то, что я не горю желанием видеть, как мой сын ломится на войну, в которой у него нет шансов на победу, против единственной живой души, которая когда-либо внушала мне настоящий страх.

– У нас есть шансы на победу, – горячо возразила Нари. – И как же насчет вашего второго ребенка?

– Я ни на секунду не забываю, где сейчас Зейнаб. – Истинный гнев, какого Нари никогда не слышала от невозмутимой королевы, опалил голос Хацет. – Погибнув в Дэвабаде, Али не вернет ее домой.

Здесь Нари было нечего ей возразить. Поэтому она сменила тактику.

– Вы не можете требовать от меня продолжать лгать Али и Джамшиду о Мунтадире. Это жестоко сверх всякой меры.

– Тогда расскажи им и разведись с Мунтадиром, – ответила Хацет, переходя к описанию своего запасного плана со скоростью, которой Нари даже позавидовала. – Ни один шейх в Та-Нтри не откажет тебе в разводе. Вы могли бы пожениться в течение считаных месяцев.

– Я не хочу выходить замуж в течение считаных месяцев!

– Очень наивно, – парировала Хацет. – Ты первая заговорила о Зейнаб, так что сейчас я скажу тебе то, что сказала бы своей дочери, окажись она на твоем месте: таким женщинам, как мы, не позволено оставаться независимыми. Ты уже дважды путешествовала одна с мужчиной. Ползут слухи, а слухи бывают жестоки. О тебе с обоими этими мужчинами давно говорят мерзости. Ты должна четко заявить о своей позиции.

Настала очередь Нари злиться.

– Я заявила о своей позиции предельно четко, – придя в ярость, она активно черпала в ней силы. Ярость была хорошо знакомым чувством. – Я верна Дэвабаду и его народу. Однажды меня уже склонили к политическому браку, и я видела, какое недовольство это может посеять. Я не пойду на это снова, особенно с мужчиной…

– С каким мужчиной? – поддела Хацет. – С мужчиной, ради спасения которого ты предала родную мать? С мужчиной, которому ты открываешь дверь своей спальни, улыбаясь, как девчонка? Ну да, до чего же ужасная судьба: выйти замуж за доброго молодого короля, который тебя любит, и прожить несколько лет в тихом замке на берегу моря. Куда лучше из чувства гордости загнать себя в ловушку и оказаться пленницей в позолоченной клетке в Дэвабаде.

В ее словах сквозило больше досады, чем жестокости. Нари верила Хацет: вероятно, именно такой совет она и дала бы Зейнаб. И в извечной передаче друг другу этой терновой эстафетной палочки и заключалось самое обидное: то, что женщины, какими бы умными и сильными они ни были, всегда определялись мужчинами, рядом с которыми они стояли.