Шеннон Чакраборти - Золотая империя [litres]

Нари отвернулась. Широкое окно в конце коридора выходило в полуночный лес, где за переплетением черных деревьев мерцало море. Нари подошла к нему, желая увеличить расстояние между собой и королевой. Она прижала ладони к каменному подоконнику. Тот был твердым, холодным и шершавым на ощупь.

Хацет ждала ответа. Нари чувствовала спиной ее взгляд. Нари знала о слухах в замке. Она знала, что говорили о ней и Даре. Что говорили о ней и Али.

К черту их всех.

– Я дам вам время до завтра, чтобы рассказать Али об Иссе, – сообщила Нари, продолжая глядеть в окно. – Надеюсь, вы этим воспользуетесь. Потому что, если Али узнает, что вы лгали ему о Мунтадире, это разобьет ему сердце, а он этого не заслуживает.

Хацет вздохнула:

– Ты совершаешь ошибку.

– Уж лучше я совершу ошибку, чем лишусь свободы выбора. – Нари старалась говорить твердо и не думать о том, как в эту самую минуту топчет что-то в своем сердце, что-то крошечное, хрупкое и новое. – Я не выйду за него замуж. Только не так. И я никогда не брошу Дэвабад. – Она поплотнее закуталась в шейлу, после чего повернула в сторону своих комнат. – Поговорите с сыном, королева. Я свое решение приняла.

На следующее утро Али проснулся разбитым и невыспавшимся. Он простонал в подушку, шелковые простыни спутались вокруг его тела.

Стоп… Подушка? Шелковые простыни? Матрас?

Та-Нтри . Он вдохнул, чувствуя запах мирры с привкусом океана в свежем воздухе. Али перекатился на спину, протирая глаза. Он чувствовал себя как в тумане, что было странно. Сон решительно не хотел отступать, и Али попытался припомнить, как он оказался в этой постели. Последнее, что всплывало в памяти, – они ужинают с матерью, а потом его отводят в темную комнату, и кто-то – Боже, Али так устал, что даже не помнил лиц – уверяет, что это его опочивальня.

Он прищурился в темноте. Комната была хороша, с тремя большими окнами, чуть тронутыми прохладным розовым светом приближающегося рассвета. Вместе с водой для умывания ему оставили накрахмаленный светло-голубой халат с чрезмерным количеством алой вышивки на рукавах и воротнике, вырезанном по моде Аяанле. Рядом лежала такая же шапка.

Он вяло поднялся на ноги – да что с ним такое этим утром? – и направился к жестяному тазу, бормоча вполголоса молитву намерения. Его отражение зарябило в воде.

Как и пара черных глаз, плоских и круглых, как блюдца.

Али отпрянул. Он оттолкнул таз, и вода расплескалась на пол.

Во имя всего святого, что это было? Секунду спустя, теперь уже окончательно проснувшись, он придвинулся ближе, заглядывая в таз.

Но там ничего не было. С колотящимся сердцем Али запустил руку в прохладную воду и провел пальцами по гладкому дну умывальника. Отчаянно хотелось верить, что эти акульи глаза были плодом его воображения, остаточной грезой, перетекшей в явь.

Вот только жизнь Али не была сном, и гораздо более вероятным казалось то, что за ним подглядывал какой-то невидимый водяной дух.

Впрочем, он ничего не мог поделать, если один из любопытных кузенов Себека и впрямь украдкой взглянул на него. Так что Али приступил к водным процедурам и оделся. На тисненом деревянном сундуке лежал молитвенный коврик, но, взглянув на небо, Али прикинул, что у него достаточно времени, чтобы дойти до открытой мечети в деревне, и решил, что будет приятно помолиться под тающими звездами в тихой компании тех, кто, как и он, предпочитает совершать фаджр в мечети.

Когда Али вышел из спальни, солдат, стороживший его дверь, вытянулся по стойке «смирно».

– Принц Ализейд, – приветствовал его стражник, касаясь сердца и лба в гезирском приветствии. – Мир вашему дому.

– И твоему мир, – отозвался Али. Он нахмурился, изучая опущенный взгляд мужчины. – Самир? – Он рассмеялся и похлопал собеседника по плечу. – Это правда ты?

Стражник застенчиво улыбнулся:

– Я не был уверен, что вы меня вспомните.

– Как я мог тебя забыть! Я помню всех мальчишек с нашего кадетского курса, особенно тех, кто предупреждал меня, когда мне под одеяло подсовывали крокодильчиков. Как твои дела? Как тебя забросило в такую даль от дома?

– Все хорошо, – ответил Самир. – Божьей милостью. Меня перевели в Дадан по окончании обучения в Цитадели, – объяснил он, имея в виду один из самых северных гарнизонов Ам-Гезиры. – Каид проходил через наш гарнизон по пути в Та-Нтри и велел нам всем сопровождать его.

Это объясняло появление в замке десятков воинов Гезири.

– Я так рад тебя видеть, – сказал Али. – Приятно знать, что кто-то с нашего курса выжил.

Выражение Самира померкло.

– До сих пор не могу поверить в то, что случилось с Цитаделью, – он покраснел. – Простите, я знаю, что вы были там…

– Ничего, – быстро сказал Али. – Я ведь не единственный, кто в ту ночь потерял друзей. – Но все же он сменил тему: – Я иду в мечеть на фаджр. Может, ты захочешь присоединиться ко мне?

Глаза Самира наполнились радостным удивлением.

– Для меня это большая честь, ваше высочество… то есть ваше величество, – поправился он. – Прошу прощения, мы не очень-то понимаем, как именно вас называть…

Опешив, Али поймал себя на мысли, что он и сам не уверен. Королевское обращение, вероятно, не должно было его удивлять – последний принц из рода Кахтани, он уже носил печать Сулеймана на своем лице. Конечно, существовала специальная церемония, чтобы официально закрепить новый статус: простая, как и пристало его практичному племени. Офицеры, дворяне и все, кто имел высокое положение в обществе, в публичном месте присягали ему на верность, поднося деревянные жетоны со своими именами, в то время как шейхи и вожди из различных деревень и кланов присылали свои грамоты на дощечках или бумаге из коры дерева. Али сжег бы их через месяц после коронации в огне, сотворенном своими собственными руками, принося клятву войти в этот огонь самому, если когда-нибудь он подорвет доверие своего народа.

Как бы легкомысленно это ни звучало, Али мало задумывался о своем политическом будущем. Он был слишком сосредоточен на том, чтобы добраться до Та-Нтри, а все его мысли занимал катастрофический крах его дома и семьи. Клятвы, церемонии и титулы… все это казалось чем-то далеким, принадлежавшим отцу, который подавлял одним своим присутствием, занимая сверкающий престол из драгоценных камней. Али не мог представить, как он восседает на троне шеду или требует преклонить перед ним колени. Он был изгнанным принцем в бегах, который не имел за душой ничего, кроме своего зульфикара, и выживал лишь благодаря милости других.

Сообразив, что Самир все еще ждет его ответа, Али сказал то, что казалось ему справедливым:

– «Брат» меня вполне устроит. Я не люблю титулов и считаю, что все мы расхлебываем эту кашу вместе. А теперь пойдем. Мы не хотим опоздать.