Виталий Останин - Вендетта [СИ]

Мартеллина привычно провалилась в доклад…

…Рыжий, с пронзительными синими глазами, весь нескладный и кривобокий, и, видимо, потому вечно злой, лейтенант махнул рукой. Ну а раз махнул, то почему бы и не подудеть. Над проселочной дорогой, по которой неспешно двигалась кавалькада всадников в коричневых камзолах, звонко пропел горн. Тут же к нему присоединился барабан. Звуки, похоже, перепугали, всю живность в округе.

Лейтенант рявкнул, и первый десяток всадников, пришпорив разномастных коней, поминутно поправляя перевязи мечей и громоздкие седельные кобуры с мушкетами, рысцой двинулся к холму, на котором уже виднелся монастырь.

Стояла какая-то серая, неприятная хмарь. После ночного дождя трава, что оказалась здесь по пояс мужчине, до сих пор была мокрой. Тем гвардейцам, кому лейтенант приказал спешиться, достать мушкеты и выстроиться цепью, пришлось несладко. Ругались на чем свет стоит.

— Давай по малой, — распорядился лейтенант, привстав в седле и вглядываясь в серые строения монастыря.

Двинулись.

Фитили тускло горели в набежавшем вдруг с низины тумане, снова заморосил дождик и гиованты резкими окликами потребовали проверить перевязи коротких солдатских мечей.

Оставшиеся в седлах, а потому донельзя счастливые разведчики с криками и улюлюканьем носились где-то по ту сторону холма. Видно их не было, а к монастырю они подняться не рискнули. Спешенные же кавалеристы, совершенно сбив цепь, старались идти поближе друг к другу. Они поднимались на холм медленно. На вершине оказались почти в тишине — горнист устал, да и барабанщик тоже прекратил терзать натянутую кожу.

Лейтенант сплюнул в высокую траву, обнажил спаду и ударил плетью коня. Он поспешил на холм, навстречу забору из серого камня, обветшалой колокольне и крытым тухлой уже соломой низеньким строениям. Обогнал гвардейцев, подъехал к открытым воротам монастыря, чуть пригнувшись, внимательно всмотрелся вглубь монастырского двора. Затем тронул уздечку и въехал внутрь. Гвардейцы остановились. Кто-то проверял крепление байонета, кто-то пытался раздуть вымокший фитиль.

Наконец лейтенант выехал обратно, заметно повеселевший.

— Здесь никого, поднимайтесь! – крикнул он, и через считанные минуты вся полурота уже была в монастыре.

Матушка быстро пробежала глазами остаток отчета. Посланные на защиту монастыря святой Дорианны солдаты не нашли ни сестер, ни угрожавших им разбойников. Нашли только четверых мирно пасшихся в округе свиней с монастырскими клеймами, коих благополучно изжарили в честь славно оконченной операции. Монастырь был пуст. Реликвии, не слишком надежно спрятанные в подвале под кельей настоятельницы, на месте. На месте же запасы вина и провизии. Никаких следов обширного пожара, взлома, прочих чудовищно неприятных вещей, обычно присущих ограблению монастыря. Во дворе – пять могил. Сестер вместе с настоятельницей было восемнадцать. Либо лейтенант Гиссар идиот, либо это какой-то бред.

Женщина сладко потянулась и сняла с огня закипевший уже котелок. Разбавила любимое свое козье молоко горячей водой, кинула травок, меда, масла и щепотку соли. С большой глиняной кружкой поудобнее устроилась на слишком твердом на ее взгляд табурете. Поежилась, услыхав в наступившей за окном темноте крик какой-то птицы. Помолилась вновь, пристально глядя на образа Святых.

Следующий свиток был отмечен младшей печать брата-остария унитарии реденторов — почти такая же, как ее личная. Только у менестериалий чаша изображалась опрокинутой, а тут – полная, с точкой внизу для непонятливых. Почерк очень мелкий, еще более неразборчивый, чем лейтенантский. Мартеллина, вздохнув, сменила почти догоревшую свечу, зажгла еще одну. Укорив себя за привычку работать в темноте.

«Викарию Иссаратанара Гийомэ ди Марцине от брата-остария унитарии Последнего Деяния Святой Великомученицы Катерины Йованне Сфорэ в 22 день шестого севира 784 года с надеждой на милость Единого и Вашу.

Ныне прозябая с друзьями своими в тюремном подвале, все же прошу вашего деятельного участия и благословения в поисках истинной правды. Клянусь Единым, те преступления, в коих нас обвиняют, мы не совершали и не могли совершить, ибо и товарищи мои по несчастью, и ваш покорный слуга люди добродетельные и верующие. И более того, промедление в деле монастыря Святой Дорианны чревато всякими бедами, ибо тут явно замешаны еретики и демоны из неизвестной мне Преисподней…

— И что, монах, ты говоришь, тут было? – лейтенант стоял по щиколотку в грязи посреди главной площади деревушки Нойденритте и был очень, очень недоволен. Потому что ничего не понимал.

Стоявший в этой же грязи на коленях брат-остарий Йованне понимал еще меньше. Всю ту неделю, пока они ехали в кандалах из Иссаратанара сюда, лил дождь. Клетку везли по ухабистой дороге, а потому вода, лившаяся с неба, не успевала смывать ту грязь, что летела на заключенных из-под высоких колес повозки. Лысина его покрылась легким пушком, светлая борода вся слиплась грязными колтунами. Одежда была изорвана, спина еще болела после допросов. Но его товарищу, волшебнику ди Ноцци, было хуже. Совершенно не привыкший к такому обращению и невзгодам путешествий внутри железных клеток молодой дворянин, похоже, собирался вот-вот отдать концы. Всю дорогу он лежал и стонал на полу замызганной телеги, приходя в себя лишь по ночам, когда вся кавалькада останавливалась. Тогда пленникам давали еду и воду, а брат-остарий насильно запихивал бедолаге в рот своей хитрой жевательной травки, припрятанной от гвардейцев.

Не унывал только славный бретёр Людовико Вира. Он горланил песни, ежечасно натыкаясь на грубость стражи, но отвечая ей взаимными скабрезностями, ловко уходил от удара плетки и даже умудрялся выпрашивать у ночных стражей бутылочку вина.

Но теперь и он был озадачен.

Не далее как три недели тому назад они покинули монастыри менестериалий и вышли вот на эту самую, с позволения сказать, площадь. Деревня и тогда была пустынна – куда делись жители, погибли ли от рук разбойников, иль сбежали в лес, неизвестно. Но были трупы разбойников. Много, с дюжину. Как раз светало, в деревне запели петухи. Вира и Сфорэ вышли на окраину Нойденритте поминутно озираясь. Так далеко заходить они не собирались – быть может пугнуть разбойников ночью. Во всяком случае, Вира не собрался. Но убивать то никого не пришлось.

— Они лежали тут, сеньор. Два тела вот под тем деревом, четыре – вот тут, у костровища, двое – возле лошадей, что были привязаны к ограде, еще трое, включая двух рыцарей в приличных доспехах – вот там, в доме, — сплюнув кровь со слюной, проговорил Сфорэ.

— И кто их убил? – спросил лейтенант, выпрастывая сапоги из жидкой грязи и перейдя на местечко посуше и подальше от сильно вонявших застарелым потом и мочой пленников.