Ровенна Миллер - Власть [litres]

Значит, Нико приговорят к повешению. Умрет еще один человек. Галатинская гражданская война снова наносит удар. Пусть приговор справедлив, и Нико заслужил казнь, думать об очередной смерти было невыносимо. Я отодвинула тарелку.

– Пожалуйста, не будем больше говорить об этом.

Сайан тут же увлек меня занимательной беседой, которая наверняка пользовалась бы успехом в «Крольчатнике», хотя я никогда не призналась бы в подобном. Серафец достал из кармана набор серебряных игральных костей, обучил меня простой игре на деньги и развлекал до позднего вечера. О присяжных и повешении я и думать забыла.

На следующий день я принялась шить новое платье из ткани, которую оставил для меня Кристос. Я почти закончила лиф, когда во второй половине дня подумала, что, должно быть, жюри уже огласило решение.

Встречая у порога Кристоса, я с первого взгляда поняла – ему даже не потребовалось ничего говорить, так болезненно напряжен был брат, – что Нико признали виновным.

В город наконец приехала Пенни. Она порхала по дому, нося у груди все еще безымянного младенца в аккуратно спеленутом коконе, изо всех сил стараясь сделать помещения как можно уютнее. Грандиозный особняк в классическом галатинском стиле был огромен. Ни Пенни, ни Кристосу, ни даже мне никогда не доводилось жить в таких больших домах. Однако и он тоже стал жертвой войны. На всех трех этажах почти отсутствовала мебель, портьеры давно сорвали из-за ткани, а в нескольких комнатах роскошные деревянные полы и стены, обитые шелком, были испещрены отметинами когтей и всевозможными пятнами – внутрь однажды пробралась стая бездомных собак.

Ворча и дружески подшучивая, Пенни заставляла меня ей помогать. Я не сказала ей, что согласилась покинуть свои комнаты лишь потому, что мне стало стыдно наблюдать, как она пытается обдирать со стен обои и полировать полы, одновременно приглядывая за младенцем.

– Любопытно, кто здесь жил, – гадала Пенни, пока мы срывали со стены испорченный шелк.

Она с трудом держалась на стремянке, но спускаться на пол отказывалась. Младенец крепко спал в корзине неподалеку.

– Одна из дам Поммерли, – ответила я, разрывая кусок неподатливого шелка. – Поэтому меня совсем не мучает совесть за то, что мы заняли этот дом.

– Поммерли были одними из худших, правда? – Пенни намотала полосу обоев на руку. – И еще тот адмирал… Как же его звали?..

– Пенни, ты только что пережила самое важное историческое событие в многовековой истории Галатии и не можешь вспомнить фамилию адмирала? – засмеялась я. Смех получился странным и хриплым, но я ему обрадовалась. – Мерхевен. Его звали Мерхевен.

– Точно! – Пенни спрыгнула с лестницы. – Что ж, хозяева покидали дом в спешке. В кладовке полный бардак.

– После собак мало что осталось, – кивнула я.

Я не стала упоминать, что конкретно эта дама не покинула город.

– За что возьмемся, когда закончим? – поинтересовалась Пенни. – Сомневаюсь, что у нас завалялось столько ткани.

– Конечно, нет. Нам придется покрасить стены. Возможно, в медно-зеленый цвет, – хитро улыбнулась я.

– Ни за что. Даже если это модно, мне плевать. Этот цвет слишком яркий! Он хорош для шляпки или туфелек, но постоянно смотреть на него? Бр-р!

– Алиса нарочно нам его предложила, – сказала я и снова хихикнула.

– Не может быть! – рассмеялась Пенни.

Малышка проснулась и расплакалась, маленькое личико покраснело от натуги.

– Снова проголодалась, – проворковала Пенни, достала сверток из корзины и ловко освободила грудь из платья. Ребенок поспешно впился в сосок. – Ах ты, жадина.

– Девочке уже почти сто дней. Не пора ли дать ей имя? – спросила я, собирая обрывки грязных обоев в мусорную корзину.

– Мы как раз думали об этом, – тихо ответила Пенни. – И хотели организовать в ее честь небольшой праздник. Кристос сказал, это пеллианская традиция.

– Кристос раньше никогда не интересовался пеллианскими традициями, – удивилась я. Возможно, рождение ребенка все изменило, и теперь он хотел передать наследие дочери, пока не стало слишком поздно. – Если хочешь, Эмми поможет украсить помещение, да и Лиета тоже будет на седьмом небе от счастья. Она обожает младенцев.

– Ну и чудесно, – ответила Пенни. Она помолчала, затем собралась с мыслями и продолжила: – Мы выбрали имя, но я хочу твоего благословения. Если тебе не понравится, мы выберем другое.

Я оторопела.

– Конечно, говори, – сказала я в полном замешательстве.

– Теодора, – тихо произнесла Пенни. – Мы хотим назвать ее Теодора.

Комната вдруг показалась мне чересчур тесной, слишком яркой и почему-то размытой. Это мои глаза налились слезами.

– Да, – пробормотала я. – Это было бы чудесно.

Перед праздником в честь наречения дочери Кристоса и Пенни мы успели покрасить стены в гостиной и холле.

Эмми все утро провела с Пенни на кухне, обучая ее готовить сладкое миндальное печенье и гами, что в переводе на галатинский означало «жижа», однако представляло собой ароматную пасту из орехов, масла и трав. Эми подавала ее с тонкими обжаренными хлебцами.

– Как вкусно! – сказала я, вытирая испачканный в гами подбородок. – Подумать только, мне никогда не нравилась пеллианская еда. Кажется, наша мать просто не умела готовить.

– Ничего подобного она определенно не делала, – согласился Кристос. – Помнишь тот шпинатный пирог?

– Это было ужасно! – засмеялась я.

– Должно быть, она не просушила шпинат полотенцем и, возможно, не посолила его, – предположила Эмми. – Держите печенье.

– Малышка не прочь снова перекусить, – сказала Лиета, заглядывая на кухню. Все утро бабушка нянчила младенца, а та лежала у нее на руках так мирно, точно там и родилась. – Первые гости уже пришли.

Пенни взяла дочь, чтобы еще раз дать ей грудь перед праздником, а мы с Кристосом отправились поздороваться с Виолой и Аннетт. Те принесли целую гору подарков. Затем прибыли следующие гости – члены Совета (Кристос счел, что обязан их пригласить), а также старые друзья с верфей, с которыми он вместе работал.

Лиета научила Кристоса и Пенни простой церемонии представления и теперь внимательно наблюдала за происходящим.

Пенни принесла малышку, наряженную в красное шелковое платьице, которое я сшила как раз для праздника. Его длинные юбки свисали почти до колен Пенни. На голове девочки красовался вышитый чепчик, завязанный лентами под еще влажным от молока пухлым подбородком. Она сладко спала на руках у матери.

– Это моя дочь, – официальным тоном произнес серьезный как никогда Кристос. Время шуток кончилось.

Лиета ободряюще кивнула.

– Я назвала ее Теодорой, – объявила Пенни под тихий шепот собравшихся гостей.