Аликс Хэрроу - Десять тысяч дверей [litres]

Мудрее было бы остаться здесь, вымолить у мистера Локка прощение за вчерашнюю выходку и спрятать свои детские мечты подальше под замок. Забыть, как голос отца тихо и искренне произносит: «Обещаю».

«Ты так и не вернулся за мной. Ты не спас меня».

Но, возможно, если бы только мне хватило храбрости, своеволия и опрометчивости, если бы я послушала этот ровный, бесстрашный голос, звучавший у меня в сердце, такой странный и знакомый… Возможно, я сумела бы спасти нас обоих.

Я не ожидала никого встретить на пути к выходу. А зря – несколько членов Общества оставались у мистера Локка в качестве почетных гостей, ночуя в роскошных спальнях второго этажа, а дом кишел слугами, которые приводили его в порядок после вечеринки. Однако Побег из Дома должен следовать древнему традиционному сценарию: предполагалось, что мы с Бадом выскользнем из парадной двери и пройдем по подъездной дороге, как два призрака. Позже Локк, возможно, ворвется в мою комнату и обнаружит записку, в которой я не выдам никаких сведений, зато извинюсь и поблагодарю его за все эти годы, за щедрость и доброту. Он прочитает ее и тихо выругается. Может, даже бросит взгляд в окно, но будет уже слишком поздно.

Вот только мистер Локк стоял в фойе. Как и мистер Хавермайер.

– …всего лишь дитя, Теодор. День – другой, и я решу этот вопрос. – Локк стоял ко мне спиной, уверенно размахивая одной рукой, как банкир, который пытается успокоить встревоженного клиента, второй же подавая Хавермайеру плащ. Тот потянулся к плащу, всем своим видом выражая сомнение, но потом увидел меня на лестнице.

– А, вот и ваша драгоценная бунтарка, Корнелиус. – Улыбку Хавермайера сложно было назвать таковой, хотя его губы изогнулись, обнажив зубы. Локк обернулся. Я увидела, как выражение холодного неодобрения на его лице сменяется замешательством. У него даже рот слегка приоткрылся.

Под этим нахмуренным взглядом, будто говорившим, мол, это еще что за глупости, я почувствовала, как теряю решимость. Внезапная головокружительная уверенность, которая вела меня до этих пор (это она заставила меня одеться в самую прочную одежду, набить холщовую сумку чем попало, написать две записки и художественно их разложить), теперь пошатнулась. Я вдруг почувствовала себя ребенком, который заявляет, что сбегает из дома. И только сейчас осознала: я взяла с собой около десятка книг, но ни одной запасной пары носков.

Локк открыл рот и вдохнул, готовясь обрушить на меня поток нравоучений, но я вдруг осознала еще кое-что. Если он стоял здесь с Хавермайером, значит, его разговор с Джейн был окончен, однако она так и не вернулась.

– Где Джейн? – перебила я. Она должна была вернуться в нашу комнату и найти записку, вложенную в «Тома Свифта и его воздушный корабль». А потом Джейн нагнала бы меня в Бостоне, мы бы купили билеты на пароход и отправились в приключение. Если она не против – мой хитрый план избавлял меня необходимости спрашивать у нее напрямую и, таким образом, от опасности услышать «нет».

Лицо Локка побелело от раздражения.

– Возвращайся к себе, девочка. Я с тобой позже разберусь. И вообще, ты наказана и будешь сидеть в своей комнате, пока я не сочту…

– Где Джейн?

Хавермайер, наблюдая за мной, протянул:

– Утешительно знать, что вы грубите не только спьяну, мисс Сколлер.

Локк не обратил на него внимания.

– Январри. Иди наверх. Живо. – Его голос стал тихим и настойчивым. Я не стала смотреть ему в лицо, но все равно почувствовала его взгляд, который вцепился в меня, словно подталкивая обратно. – Возвращайся к себе в комнату…

Но я устала слушать мистера Локка, устала от тяжести его воли, которая давила на меня снова и снова, устала помнить свое место.

– Нет, – произнесла я дрожащим шепотом. Я сглотнула, касаясь шерсти Бада, его бронзового тепла. – Нет. Я ухожу.

Я чуть наклонила голову, расправив плечи, будто сопротивляясь сильному ветру, и поволокла свою тяжелую сумку вниз по лестнице и через фойе. Я держала спину совершенно прямо.

Мы почти прошли мимо них. Латунная ручка двери была уже совсем близко, когда Хавермайер вдруг рассмеялся. Омерзительный высокий звук, похожий на шипение. Я ладонью почувствовала, как шерсть на загривке у Бада встает дыбом, и сжала его ошейник.

– И куда же собралось это чудо? – спросил Хавермайер. Он поднял трость и насмешливо ткнул ею в мою холщовую сумку.

– Я поеду искать отца. – Врать я тоже устала.

Улыбка Хавермайера стала приторной. Что-то неподобающее – предвкушение? восторг? – загорелось в его глазах, когда он наклонился ко мне и поддел пальцем в перчатке мой подбородок, заставляя меня приподнять голову.

– Вы хотели сказать, покойного отца.

Лучше бы я сразу отпустила Бада, чтобы он превратил Хавермайера в кровавую бахрому. Или дала мерзавцу пощечину, или промолчала, или кинулась к двери.

Что угодно, только не то, что я сделала.

– Может, так и есть. Или нет. Может, он просто заблудился и до сих пор бродит где-то там. Или он нашел Дверь, провалился в нее и попал в другой мир, в лучший мир, где нет таких, как вы. – Ответ получился жалким, если не сказать бредовым. Я уже ждала, что мистер Локк вздохнет, а Хавермайер снова издаст шипение, которым он обозначал смех.

Однако вместо этого они оба застыли на месте. Это была такая неподвижность, от которой волоски на коже встают дыбом, а в голову лезут мысли о волках и змеях в высокой траве. Такая неподвижность сразу дает тебе понять, что ты совершил какую-то ужасную ошибку, хоть и не понимаешь пока, какую именно.

Мистер Хавермайер выпрямился, отпустив мой подбородок и разминая руки в перчатках, как будто его пальцы устали от бездействия.

– Корнелиус. Мне казалось, мы условились, что некоторые сведения не следует раскрывать лицам, не входящим в Общество. Должен признаться, я считал данное правило краеугольным для нашей организации, поскольку оно установлено самим Основателем.

Уже во второй раз за это утро мне показалось, что разговор ведется на незнакомом мне языке.

– Я ей ни черта не говорил. – Голос Локка прозвучал резко, но в нем послышались необычные полузадушенные нотки, которые я бы назвала страхом, если бы хоть раз в жизни видела его напуганным.

У Хавермайера начали раздуваться ноздри.

– Да неужели, – выдохнул он. – Люк! Эванс!

В ответ на его крик по лестнице спустились двое мускулистых мужчин, которые несли в руках наскоро упакованный багаж.

– Мистер Хавермайер, сэр, – отозвались они, тяжело дыша.

– Сопроводите девчонку в ее комнату и заприте, ясно вам? И поосторожнее с псиной.

Я всегда ненавидела эти моменты в книгах, когда герой застывает от страха. «Очнись! – хочется закричать мне. – Сделай же что-нибудь!» Когда я вспоминаю, как стояла у двери с этой дурацкой сумкой на плече, все еще касаясь ошейника Бада ослабевшими пальцами, мне хочется закричать самой себе: «Сделай же что-нибудь!»