Аликс Хэрроу - Десять тысяч дверей [litres]

Я потратил большую часть своей жизни, составляя описания этих миров и их богатств, выискивая призрачные следы, которые они оставляют в романах и поэмах, мемуарах и трактатах, сказках и песнях, которые поют на сотнях языков. И все же, думаю, я бесконечно далек от того, чтобы обнаружить все из них или хотя бы существенную их часть. Я все больше убеждаюсь, что это невыполнимая задача, хотя в годы юности я наивно ставил перед собой такую цель.

Однажды я признался в этом одной мудрой женщине, которую встретил в другом мире – в чудесном мире, полном деревьев, настолько огромных, что, казалось, на их ветвях можно отыскать целые планеты, – обнаруженном мной неподалеку от побережья Финляндии зимой 1902 года. Это была внушительного вида дама лет пятидесяти, обладавшая невероятным умом, остроту которого не могли скрыть ни языковые барьеры, ни несколько выпитых фляжек вина. Я сказал ей, что хочу найти все двери, ведущие во все существующие миры. Она рассмеялась и ответила: «Их десять тысяч, глупец».

Позже я узнал, что у ее народа нет названий для чисел больше десяти тысяч. Сказать, что существует десять тысяч каких-то предметов, – это все равно что объявить: считать их бессмысленно, поскольку их количество бесконечно. Сейчас я полагаю, эта женщина совершенно правильно оценила число миров во вселенной, а мои цели были всего лишь стремлениями отчаянного юнца.

Однако в данный момент нас не интересуют все десять тысяч существующих миров. Нам важен мир, в который Аделаида Ларсон вошла под парусом в 1893 году. Возможно, это не самый фантастический и прекрасный из всех возможных миров, но именно его я стремлюсь увидеть больше, чем какой-либо другой. Это мир, который я ищу без малого два десятилетия.

Когда автор знакомит читателя с новым персонажем, он часто начинает с одежды и черт его лица. Следовательно, описывая новый мир, будет вежливо начать с географии. Это мир бескрайних океанов и бесчисленных крошечных островов. Его атлас показался бы тебе подозрительно неуравновешенным, как будто нерадивый художник по ошибке закрасил большую его часть синим цветом.

Так случилось, что Аделаида Ларсон попала почти в самый центр этого мира. Море, чьи воды рассекала ее лодка, за многие века сменило несколько имен, но в этот период его чаще всего называли Амариканским.

Представляя нового персонажа, необходимо также назвать его имя, но выяснить имя мира не так просто, как можно себе представить. Взять хотя бы Землю, которая имеет множество имен на разных языках: Эрде, Мидгард, Теллус, Ард, Ува. Было бы нелепо со стороны исследователя явиться в мир и дать всей планете одно название. Миры слишком сложны и собраны из множества прекрасных осколков. Но ради удобства я буду использовать вольный перевод одного из имен, которые носит этот мир: Начертанный.

Чтобы это название не звучало слишком странно, поясню: в Начертанном написанные слова обладают особой силой.

Я говорю не о способности слов отзываться в душах людей, рассказывать истории и говорить правду; такой силой слова наделены во всех мирах. Я хочу сказать, что в Начертанном слова способны подниматься из своей бумажно-чернильной колыбели и влиять на реальность. Предложения могут менять погоду, стихи – рушить стены. Истории могут изменить мир.

Разумеется, не всякое слово обладает такой силой – иначе какой бы начался хаос! – а только особенные слова, написанные особенными людьми, обладающими врожденным талантом и посвятившими много лет освоению этого искусства. Но и тогда не стоит ждать от них волшебства в духе феи-крестной. Даже величайший словотворец не может просто написать предложение о летающих повозках и ждать, что из-за горизонта вот-вот появится плод его фантазии, или словами оживить мертвых, или еще каким-либо образом изменить суть основополагающих законов своего мира. Но он может потратить много недель, чтобы создать историю, которая повысит вероятность дождя в конкретное воскресенье, или, к примеру, сочинить строфу, которая немного укрепит городские стены, позволив противостоять захватчикам, или отвести одинокий неосторожный корабль от невидимых рифов. Есть полузабытые истории, слишком смутные и невероятные, чтобы их можно было назвать легендами, о более могущественном волшебстве: о мастерах пера, которые обращали вспять прилив и заставляли море расступиться, могли сровнять Город с землей и призвать с небес драконов. Но эти сказки слишком фантастичны, чтобы воспринимать их всерьез.

Словесная магия имеет свою цену, как и любая власть. Слова черпают жизненную силу от самого мастера. Следовательно, их сила ограничена силами человека. Акты словесной магии оставляют словотворца ослабленным и истощенным, и чем амбициознее цель, чем значительнее магия вмешивается в ткань мироздания, тем выше цена. Большинству современных словотворцев не хватает силы воли браться за опасную работу, так что обычно им грозит разве что легкое кровотечение из носа или, в крайнем случае, недомогание, которое заставит провести денек в постели. Но наиболее одаренные представители многие годы учатся и тренируются, совершенствуя самоконтроль и равновесие, чтобы случайно не отдать всю свою жизненную силу.

Людей, обладающих этим талантом, на разных островах называют по-разному, но большинство из нас полагают, что для этого нужно от рождения обладать неким качеством, научить которому невозможно ни при каких условиях. Конкретная природа этого качества является предметом споров в рядах ученых и жрецов. Некоторые утверждают, что оно связано с уверенностью в себе, широтой воображения или несгибаемостью их воли (ибо словотворцы славятся своей строптивостью) [10] Фарфей даже утверждал, что силу им дает чистое упрямство и ничто более. В пример он приводил Лейну Словотворицу, талантливую создательницу «Песни об Илгине», которая однажды спасла Город от мора. Она также приходилась Фарфею супругой и обладала, судя по всему, непростым характером. См. Фарфей Ученый, «Трактат о природе словотворцев», Город Нин, 6609 г. . Нет также и единого мнения насчет того, что следует делать с такими людьми и как лучше ограничить хаос, который они неизбежно создают. Есть острова, чьи религии провозглашают мастеров слова посланниками божьей воли и предписывают относиться к ним как к святым. На юге есть поселения, которые, напротив, заставляют словотворцев селиться подальше от остальных, чтобы те не заражали обычных людей своими необузданными фантазиями. Но такие крайности встречаются редко; большинство Городов находят для словотворцев какую-нибудь полезную и достойную работу, и все спокойно живут дальше.

Так обстояли дела на островах, окружавших Амариканское море. Талантливых мастеров письма чаще всего брали на работу в университеты. Они должны были трудиться на благо общества, а к их имени добавлялось прозвище Словотворец.