Аликс Хэрроу - Десять тысяч дверей [litres]

Кем-то, кто еще не готов сдаться.

Я кинулась в сторону, где была деревянная дверь без таблички. Вокруг меня посыпались метлы и ведра, в ноздри ударил запах нашатыря и щелока – это был чулан с инвентарем. Я дернула за веревочку, чтобы включить свет, и кое-как подперла дверную ручку стремянкой. Герои в романах всегда делали именно так, но в действительности конструкция выглядела довольно хлипко.

За дверью раздался топот ног, потом дверь задергалась, послышалась ругань и крики. Стремянка угрожающе вздрогнула. У меня заколотилось сердце, и я с трудом сдержала панический стон. Мне было некуда бежать, и не осталось дверей, которое можно было бы открыть.

«Держись, Январри».

Стремянка издала пугающий треск.

Нужно было бежать, и как можно скорее. Я подумала о синей двери, ведущей к морю, в мир моего отца; о хижине на озере – о мире Сэмюэля. Я посмотрела на свою левую руку, в которой, словно далекий барабан, стучала боль, и подумала: «Почему бы и нет, черт возьми?»

На секунду я засомневалась. «Словесная магия, – писал мой отец, – имеет свою цену, как и любая власть». Как дорого мне обойдется создать такую дыру в ткани мироздания? Смогу ли я заплатить эту цену – я, окровавленная, дрожащая, забившаяся в чулан с метлами?

– Ну же, мисс Сколлер, – прошипел голос за дверью. – Что за детские выходки. – Это был терпеливый голос волка, который кружит возле загнанного на дерево зверька, дожидаясь своего часа.

Я сглотнула подступающий ужас и принялась за дело.

Я начала на плече, куда с трудом дотягивалась, и постаралась выводить буквы помельче.

«ОНА ПИШЕТ ДВЕРЬ…»

Удары в дверь чулана прекратились, и все тот же холодный голос произнес:

– Прочь с дороги.

Послышалась встревоженная перебранка, потом шарканье, после чего дверь затряслась еще сильнее.

«…ИЗ КРОВИ…»

Но куда? Мне казалось, что я смотрю на себя со стороны, как будто мои глаза хотели вырваться из глазниц и упорхнуть куда-то, бросив мое окровавленное, измученное тело. У меня не было адреса, я не могла показать точное место на карте, но это было неважно. Главное – поверить. Главное – захотеть.

…«И СЕРЕБРА». Я дописала последнюю букву и подумала о Сэмюэле.

Новые буквы подошли вплотную к предыдущему предложению, которое я нацарапала, и слова сложились в одну историю, в которую я отчаянно и безумно верила: «Она пишет Дверь из крови и серебра. Дверь открывается перед ней».

Стремянка издала последний, фатальный хруст. Дверь начала открываться, постепенно отодвигая сваленные на полу инструменты и деревянные обломки. Но мне было уже все равно, потому что в это самое мгновение я почувствовала, как этот непостоянный, головокружительный, безумный мир меняет форму, а потом происходит нечто невероятное: моей спины касается свежий ветерок, пахнущий хвоей, прохладной землей и по-июльски теплой озерной водой.

Я обернулась и увидела странную дыру в стене, похожую на открытую рану, которая блестела ржавчиной и серебром. Это была уродливая, криво нарисованная фигура, напоминавшая оживший детский рисунок, но я сразу же поняла, что это Дверь.

Тем временем дверь чулана наполовину приоткрылась, и белые пальцы обхватили ее край. Я попятилась, скользя ногами по собственной крови, и почувствовала, что челюсть болит от широкой и яростной улыбки. Так скалился Бад, прежде чем вцепиться в кого-нибудь. Я почувствовала Дверь за спиной – благословенную пустоту, пахнущее хвоей обещание – и протиснулась в нее, задевая плечами грубые края.

Я провалилась спиной вперед в бездну всепоглощающей черноты, успев увидеть, как чулан наполняется руками и лицами, как будто за мной тянется многорукое чудовище. Потом меня поглотила пустота Порога.

Я успела забыть, насколько там пусто. Даже слово «пусто» здесь не совсем подходит. Если где-то пусто, это еще не значит, что раньше там ничего не было, однако невозможно даже представить, будто что-то когда-либо существовало на Пороге. Я была даже не уверена, что сама существую, и на одно ужасное мгновение мне показалось, что я начинаю рассыпаться и рассеиваться.

Это мгновение пугает меня даже сейчас, когда я сижу на твердой деревянной скамье, а лучи солнца ласкают мне щеки.

Но я нащупала потертую обложку «Десяти тысяч дверей» липкими от крови пальцами и подумала о своих родителях, которые перескакивали из одного мира в другой, как камешки, бесстрашно прыгающие по поверхности огромного темного озера. Потом я подумала о Джейн, Сэмюэле и Баде, и их образы превратились для меня в карту, развернувшуюся в темноте, и тогда я вспомнила, куда иду.

Неровные края вновь царапнули мои плечи, и вокруг меня образовался мрак, который был во много раз светлее бесконечной темноты Порога. Подо мной возникли заплесневелые половицы. Я упала вперед, вонзая ногти в дерево, как будто цепляясь за выступ скалы. Краешек книги вонзился мне в ребра, причиняя приятную боль. Мое сердце, которое, казалось, исчезло, когда я шагнула на Порог, снова загремело в груди.

– Кто здесь? – Ко мне метнулся чей-то силуэт, отбрасывая тень, очерченную лунным светом. Потом: – Январри?! – Это был низкий женский голос. Гласные моего имени прозвучали раскатисто, чужеродно и в то же время знакомо.

«Это невозможно», – мелькнуло у меня в голове, но за последние дни мое представление о возможном и невозможном резко пошатнулось, так что эта мысль надолго не задержалась.

Вспыхнул золотой свет масляной лампы, и я увидела ее: короткие волосы, расцвеченные бликами, помятое платье, удивленно приоткрытый рот. Она опустилась на колени рядом со мной.

– Джейн. – Моя голова резко потяжелела. Я легла на пол и произнесла куда-то в доски: – Слава богу, ты здесь. Хоть я и не знаю, где именно. Я знаю, куда хотела попасть, но с Дверями никогда не знаешь наверняка, так ведь? – Мои слова напоминали кашу и доносились до меня самой будто из-под воды. Свет лампы начал тускнеть. – Но как ты сюда попала?

– Гораздо интереснее, как попала сюда ты. Сюда – это в загородный домик семьи Заппиа. – Ее сухой тон казался ломким и вымученным. – И что с тобой случилось… Ты вся в крови…

Но я уже не слушала. Из тени в углу комнаты раздался звук – какое-то резкое движение, за которым последовало клацанье когтей по полу. Я задержала дыхание. Звуки приближались неровно и неуверенно. «Это невозможно». Я подняла голову.

Бад, хромая, вышел на свет. У него опух глаз, одна из задних лап подрагивала, не касаясь пола, а исхудавшая морда была опущена. Полсекунды он стоял, моргая, не уверенный в том, что это и впрямь я, а потом мы кинулись друг другу навстречу. Мы столкнулись, превратившись в комок из темнокожих ног, рук, и лап, и желтой шерсти. Он ткнулся носом мне в шею, потом в подмышку, как будто искал, куда спрятаться, при этом хрипло, по-щенячьи поскуливая, – я никогда раньше не слышала, чтобы Бад издавал такие звуки. Я обняла его, уткнувшись лбом в дрожащее плечо и бормоча бессмысленную чепуху, как свойственно хозяину, когда его собака пострадала («Я знаю, милый, все хорошо, я здесь, прости, прости меня»). Рваная рана у меня в груди начала затягиваться.