Кристина Генри - Девушка в красном [litres]

На обратном пути до машины они никого больше не встретили. В маленьком городке стояла такая тишина, что до них всю дорогу доносился захлебывающийся кашель женщины, похожей на Кейти Нолан. Даже после того как все забрались внутрь, и машина рванула с места, в ушах еще долго звучал этот надрывный, непрерывный, бесконечный кашель.

А наутро опасения Краш подтвердились – закашляла мама.

К намеченному дню похода кашель у мамы усилился, хоть и не до такой степени, как у Похожей на Кейти Нолан, корчащейся на пороге аптеки. Не было и признаков кровотечения, так что оставалась надежда на то, что у той женщины был какой-то особый случай, к тому же это объясняло, почему об этом никто не упоминал. (Краш любила до всего докопаться, понять и разложить по полочкам).

Краш понимала, что отец тянул с уходом еще и из-за маминого кашля. Он с самого начала не был уверен, что она осилит путешествие, хоть и не говорил об этом вслух, но всё было понятно по тому, как он поглядывал на маму, а с тех пор, как начался кашель, еще больше утвердился в своих сомнениях.

Выход намечался на рассвете, чтобы в первый день продвинуться как можно дальше, но на часах было уже полдесятого, а об отправлении еще и речи не было. Она уже сомневалась, что они вообще выйдут из дома.

Пока больше ни у кого симптомов заражения не появилось, хотя Краш подозревала, что следом заразится папа. Может, и Адам тоже подхватит вирус. В своих предположениях она, как правило, исключала такую возможность для себя . При всей нелепости такой самоуверенности ей почему-то казалось, что даже теперь, когда смертельный вирус поселился у них дома, она всё равно не заразится , останется последней выжившей в этой бойне, прямо как в фильмах ужасов.

Иначе нельзя, надо верить, что такова ее судьба, ведь если допустить, что все родные на самом деле умрут на глазах, оставив ее одну, останется только съёжиться комочком у себя в комнате и больше оттуда не вылезать. А она не такая. Краш никогда ни от чего в жизни не пряталась.

Даже получая от жизни оплеухи, никогда не падала духом. Она не сдавалась.

Конечно, еще бы не держаться бодрячком, имея наготове в тылу такую группу поддержки.

Папа с мамой тихонько шептались на кухне, о чём-то не предназначенном для детских ушей.

Сверху доносился скрип половиц под ногами Адама, отыскавшего очередную жизненно необходимую мелочь и теперь пытающегося ее запихнуть в уже набитый под завязку рюкзак. По дороге рано или поздно до него дойдет, что столько хлама тащить невозможно, и придется мало-помалу от него избавляться, оставляя за собой след, подобно сказочным героям, помечавшим хлебными крошками путь домой.

Только они не в сказке, и на этот след наверняка нападут недобрые люди, в этом Краш была уверена.

Она любила своих родных, но как же ее раздражала их неприспособленность к жизни в условиях Кризиса.

Адам, видимо, считал, что всё наладится, стоит только присоединиться к остальным безмозглым леммингам в государственных лагерях. Даже после зрелища Похожей на Кейти Нолан, заливающей собственной кровью дверь аптеки Суонна, он продолжал мечтать о жизни «в тесноте, да не в обиде», не заботясь о крове и пропитании. Мысль о выживании в одиночку его отнюдь не прельщала, вот он и тянул резину в надежде на какое-то чудо, чтобы не пришлось тащить тяжеленный рюкзак до самого бабушкиного дома через эту «чёртову глухомань», как он выразился, удивив маму таким богохульством.

Краш надела рюкзак. Сейчас как никогда ей особенно не хотелось с ним расставаться, даже направляясь из гостиной на кухню. Она не такая тупица, как героиня какого-нибудь фильма, бросающая Самую Нужную Вещь на землю, чтобы при следующем, банально предсказуемом повороте сюжета остаться с пустыми руками.

Шею покалывало все утро, и Краш не знала, то ли это было предчувствие Надвигающейся Беды, то ли просто ей не терпелось выйти из дома.

Мама с папой стояли рядышком у обеденного стола прижавшись лбами, словно черпая силы друг у друга, чтобы удержаться на ногах. Отцовский рюкзак был уложен и закрыт, а из маминого торчали всякие ненужные мелочи, хотя необходимое так и валялось на столе.

При виде Краш они с виноватым видом отпрянули друг от друга, словно тискающиеся за шкафчиками школьники при появлении старосты.

Она постучала пальцем по запястью:

– Нам пора.

Мама беспомощно показала на рюкзак и севшим от кашля голосом прохрипела:

– Я не готова.

Кровью она пока не харкала, а может, и вовсе не начнет. Хотелось надеяться, что у Похожей на Кейти Нолан просто особый случай, и такие симптомы развиваются не у всех.

Все может быть.

Краш вздохнула и подошла к столу, разглядывая бардак в мамином рюкзаке.

– Ну, во-первых, зачем тебе столько одежды. Два свитера? Нет. Одного достаточно, и ты наденешь его на себя, или завяжешь вокруг пояса. Видишь?

Она показала на свою одежду: легонькую, впитывающую влагу, футболку с длинными рукавами, серый в красную полоску свитер такого же качества, и свою неизменную красную толстовку с капюшоном. На ногах свободные штаны из синтетической водоотталкивающей ткани с накладными карманами, хлопчатобумажные носки (на одной ноге, ведь протез не потеет) и разношенные туристические ботинки.

Мама надела «субботние штаны», дешевые хлопчатобумажные спортивные брюки, которые носила, когда хотела отдохнуть. Для долгого похода они не очень подходили, но мама не увлекалась спортом, и у нее не было даже трико или лосин, как у всех белых соседок, только спортивные брюки, а джинсы аккуратные и слишком модные. На плечах хлопчатобумажная футболка с названием колледжа. Ничего более подходящего для похода у нее не нашлось.

Цвет лица нездоровый, мешки под глазами – все это явно не к добру. Краш не хотела мириться с мыслью о том, что мама больна, надеялась, что, если та продолжит бодриться, болезнь может отступить.

( Ну что за ребячество, уж сколько ни мечтай, как ни закрывай глаза, этим делу не поможешь ).

Краш начала вытряхивать содержимое рюкзака и раскладывать на две кучки – что брать с собой и что оставить.

– Мама, ты все это не донесешь. А где же еда?

– Краш, насчет похода… – начал папа.

– Только не говори, что мы никуда не идем, – сказала Краш, не поднимая глаз и не отрываясь от своего занятия. – Не говори, что мы остаемся здесь или ждем, пока за нами придут – это мы уже обсудили и решили уходить.

– Корделия, – сказала мама.

Тут уж пришлось оторваться, потому что Корделией мама ее называла только в исключительных случаях.

– Корделия, – чуть мягче повторила мама. – Я никуда не пойду. Я больна. Ты прекрасно это знаешь, хоть и делаешь вид, что ничего не случилось.