Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

У меня на руке появились нешуточные царапины и кровоподтеки; чертова сиделка едва не вскрыла мне вены своими ноготками. Еще немного, и я начну ненавидеть зрячих так же сильно, как тварей. У последних хотя бы имеется «оправдание» — темнота, в любом смысле. Я подумал, до чего же беззащитным, младенческим и почти неузнаваемым кажется лицо парня без Тени. Конечно, бесполезно интересоваться у сестер, куда подевались его «очки». Ответ очевиден: они там же, где и мои стволы. Важнее другое — сумеет ли тот, кто завладел наследством Матери Ночи, понять, что именно попало в руки, и воспользоваться этим.

Я больше не пытался дотронуться до мальчишки, только разглядывал, будто музейный экспонат. А что — такой барашек гораздо ценнее прочих. Например, меня. Его дыхание было слабым и неравномерным, глаза под восковыми веками глубоко запали, ну а бледным, как мертвец, он, наверное, останется всегда. Казалось, его кожа мгновенно обгорела бы на солнце, но за все время нашего пути он не обзавелся даже легким загаром.

Он держал что-то зажатым в кулаке, и я знал, что это. Кроме того, несколько черных костяшек лежало рядом с ним: по две — слева и справа на уровне груди, две — на уровне таза, по одной между ног и в изголовье. Я сильно сомневался, что парень мог разложить их самостоятельно, даже если ненадолго пришел в себя. Следовательно, этим занимался кто-то другой. Например, сестра Амелия. Ничего, хотя бы отдаленно похожего на медицинские инструменты или препараты, в палате не было.

— Это зачем? — спросил я, имея в виду костяшки и не очень рассчитывая получить внятный ответ.

Сестра Амелия впервые подняла на меня свои коровьи глаза.

— Так надо, — произнесла она медовым голосом, но с такой убежденностью, что не оставалось сомнений: ее рук дело.

— Кому надо?

На этот раз ответа я не дождался. И не имел физической возможности добиться его силой. Тут Амелия сделала нечто поразившее меня: с бесконечной нежностью погладила мальчишку по раненой ноге. Кстати, перевязан он был безупречно аккуратно.

Всем своим видом Анна Гнусен будто говорила: «Ну что, доволен? А теперь — в кроватку!» Во всяком случае, так мне казалось. Морды кротов не были столь красноречивы.

— Ты увидел, что хотел, брат? — спросила Анна Гнусен. — А теперь тебе нужно лечь, и поскорее.

Конечно же, от нее не ускользнуло, что у меня кровоточит рана на животе. Я еще не привык к тому, что рядом глазастые сестры, исполненные добрых побуждений и готовые бескорыстно помочь. А привыкать, наверное, следовало. И заодно понять, что иметь дело с обитателями ковчега будет гораздо труднее, чем с кротами-менялами.

— Нельзя ли мне устроиться где-нибудь поблизости?

По-моему, я задал вполне невинный вопрос, но удостоился очередного тяжелого взгляда Анны Гнусен. Мы только начали двигаться обратно по белой линии, закрыв дверь тринадцатой палаты и оставив сестру Амелию в темноте. Что касается парня, тут я пока был бессилен. Если выживет и очнется, вряд ли палата покажется ему хуже подвала, в котором его держала любящая бабушка. Лишь бы он не принял за бабушку дежурившую рядом толстуху.

Несколько секунд старшая сестра взирала на меня как на придурка, то ли забывшего свое место, то ли вообще его не имевшего. Наконец соизволила ответить:

— Исключено. Твой статус еще не определен.

— А кто его определяет?

— Комиссия. В твоем случае — чрезвычайная комиссия.

Вот как. С чего бы такое внимание к «моему случаю»?

— И кто же входит в состав комиссии?

— Доктора Савлов, Фройд и… еще один человек.

— А как же мальчик?

— Что — мальчик?

— Его статус уже определен?

— Доктор Савлов провел сканирование мозга пациента «пять-один» и пришел к выводу, что пациент может быть отнесен к временному контингенту блока А.

Услышав эту херню, я еще сильнее затосковал по своим пистолетам.

— Ладно, когда?

— Что — когда?

— Когда комиссия определит мой статус?

— Как только ты станешь на ноги.

— Ты, наверное, не заметила — я стою на ногах.

— Кто тебе сказал? Я просто взяла тебя с собой.

После этих ее слов я впал в тревожное недоумение. Она угодила в больное место, и, кажется, я не сумел этого скрыть, потому что на лице старшей сестры появилась мстительная улыбочка.

— Что ты несешь?! — я чуть не добавил: «сука».

— Не «что», а «кого». Тебя. Вернее, твою тень.

Удар ниже пояса. После того как она заговорила о тени, я вспомнил свое место. И свою роль. Курьер, доставивший ценный груз по назначению. Что мне светило? Пока только лампа, которой на самом деле не было.

— И где теперь моя тень?

Вздох. Да, нелегко ей приходится с тупицей.

— Здесь, со мной, в блоке А.

— Тогда где я ?

— Там же, где и раньше. В палате приемника-распределителя. Без сознания. Или, если угодно, спишь. И видишь сны. Но скоро я приду и разбужу тебя.

— Разбуди меня прямо сейчас, — сказал я, не подумав. Наивный, я возжаждал определенности.

— Как хочешь, — пожала плечами Анна Гнусен.

В ту же секунду меня подхватил черный поток. Я перестал ощущать свое тело и чувствовать какую-либо боль. Исчезли верх, низ и прочие направления. Втянутый в бархатное жерло, я провалился сквозь мембрану, которая отсекла иллюзорную плоть. Исчезли звуки, наступившая тишина забрала даже мои внутренние голоса. Все вокруг затянуло мглой, только стремительно удалявшийся огонек лампы еще некоторое время сиял в этой мгле, будто тонувшая в тумане звезда.

Я открыл глаза. Утренняя серость вползала в палату через окно. По крайней мере, чучело вороны мне не приснилось — оно по-прежнему покачивалось за окном, привязанное к ветке. Работа толстяка-таксидермиста? Ну, если доверять сновидениям… Но вот боли я доверял безоговорочно. Она умела быть убедительной. Боль возвращалась, а вместе с ней возвращалась тяжесть. Пребывание в тени не шло ни в какое сравнение с пребыванием в теле.

Кстати, о теле. Я заново провел ревизию и оценил повреждения. На руке саднили свежие царапины — и чем еще они могли быть, если не следами, оставленными коготками сестры Амелии? Рана на животе действительно кровоточила — вероятно, от неловкого движения, — и повязка пропиталась насквозь. Тем не менее я попытался встать. И тут же рухнул — хорошо, что на топчан, иначе крови стало бы гораздо больше. Заодно выяснил, что абсолютно не способен совершить наяву прогулку, подобную той, в которую сводила меня Анна Гнусен. Я просто свалился бы замертво после первого же шага.

Некоторое время я лежал, стараясь соединить обрывки мыслей и переварить случившееся. Хотя что, собственно, случилось, если сон не пустышка, не иллюзия от начала до конца? Ну прогулялся немного в тени с чужой помощью — Санта говорил, такое когда-то получалось. У других. У немногих, очень немногих — но все же. Среди миллионов вероятность возрастала. Обнаружившиеся способности Анны Гнусен (возможно, присущие не ей одной в здешней компании зрячих) снова заставили меня почувствовать чужое превосходство и, соответственно, собственную ущербность.