Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

«Теперь узнаешь, падла, каково кротам», — со злорадством вставил Адвокат Дьявола. Редкий гость в моей голове. И редкий случай, когда я обрадовался голосу, который не назовешь голосом разума. Хоть что-то осталось от меня прежнего.

Ничего-ничего, мне бы пушку и немного здоровья, а тогда посмотрим.

«На что ты собираешься смотреть, убогий? — подхватил Засевший В Печенках. — В тени все кошки серы…»

Мои внутренние разборки были прерваны скрипом колес, тяжелыми шагами и знакомым резиновым писком, донесшимися из коридора. Слух обострился до крайности. Я слышал, как разбегаются по углам тараканы. Ветка скребла о стекло со звуком ломающихся костей. Когда раздался скрежет ключа в замке, вообще захотелось заткнуть уши.

Так что моя физиономия не могла сделаться еще кислее при появлении Анны Гнусен. На этот раз она явилась в сопровождении здоровенного типа, чье мощное тело было увенчано непропорционально маленькой, конусообразной, сужающейся кверху и чисто выбритой головкой. В отличие от победно ухмылявшейся старшей сестры бритоголовый имел вид недружелюбный и туповатый. Волосатые руки поигрывали резиновой дубинкой. Челюсти перемалывали жвачку. Глаза были скрыты за темными стеклами очков. Очень знакомая «вещь» — на одном из стекол пульсировало зеркальное пятно.

Я предположил, что у меня немного шансов получить свои стволы обратно.

В светлеющих сумерках Анна Гнусен загасила лампу. Халаты вошедших сделались пепельно-серыми, а лица приобрели цвет рыбьего брюха.

— Доброе утро, брат! — поздоровалась старшая сестра. Ее молочные железы нависли надо мной, будто дирижабль-катамаран. Бритоголовый приблизился с другой стороны. Я нашел взглядом бэдж, затерявшийся на его необъятной груди. Курт, санитар блока В, надул шарик из резинки, который с треском лопнул. Мне словно загнали по гвоздю в каждое ухо. Курт ухмыльнулся. Сестра Анна посмотрела на него неодобрительно.

— Ай-ай-ай, — сказала она укоризненно. — Я же тебя предупреждала.

Оказалось, это относится ко мне. Она ловко и почти не причинив лишней боли содрала с меня пропитавшуюся кровью повязку и выбросила ее в стоявшее под топчаном ведро. Некоторое время я чувствовал себя так, будто на животе приоткрылся еще один рот, в котором недавно орудовал хирург, удаливший все зубы. В кармане у сестры обнаружились чистый бинт, пластырь и баночка с какой-то пахнувшей дегтем дрянью. Она занималась мной сама, очевидно, решив не подпускать ко мне Лору. Вот уж наказала, так наказала — лишила единственной радости. Смазав рану, Анна Гнусен соорудила новую повязку и, склонившись надо мной совсем низко, спросила:

— Ну как, гулять пока не хочется?

При всей своей предвзятости, я не уловил в этом вопросе ни капли издевки, только чисто медицинский интерес. Не дождавшись ответа, сестра бросила санитару Курту из блока В:

— Отлично. Давай сюда кресло.

Бритоголовый неспешной походочкой направился к выходу и вернулся, толкая перед собой кресло-каталку. Мне оставалось скрипеть зубами от бессилия. «Хотели бы прикончить — вряд ли стали бы перевязывать», — утешил Счастливчик (запасная кличка «С Кем Угодно, Только Не Со Мной») — еще один гость, высказывавшийся редко, но по существу.

Санитар играючи поднял меня и усадил в кресло. Легкость, с которой он это проделал, была даже более сильным аргументом, чем дубинка, засунутая за пояс. Выкатываясь, я снова посмотрел на ворону за окном. Проволока блеснула в первых лучах солнца. И тут мне показалось, что птица все-таки живая. Пока еще живая — потому что, вопреки старой пословице, собратья уже выклевали ей глаза.

Наяву старшей сестре не потребовалась лампа. Скудный красноватый свет сочился сквозь мутные от пыли плафоны на потолке. Лучше, чем ничего. И поменьше теней. Грязно-белая линия змеилась передо мной, заслоняемая иногда фигурой Анны Гнусен. Курт насвистывал что-то себе под нос, непринужденно толкая кресло. Свист и писк одновременно — это было непередаваемо. Видимо, от новизны впечатлений заработало воображение — мне представилось, будто мощный фургон для перевозки преступников двигается за толстозадой каретой «Скорой помощи». И ничего нельзя поделать с неумолимой поступью судьбы. Отчетливо понимаешь это, когда тебя везут в кресле для инвалидов. Можешь, конечно, дотянуться до рычага тормоза или схватиться за ручной привод колес. Ну и надолго ли это задержит исполнение приговора? Не больше чем на минуту. Или сколько там понадобится, чтобы призвать тебя к порядку. Уверен, что санитар Курт с радостью размялся бы, поработав дубинкой. И я решил поберечь жалкие остатки здоровья.

Потом мы свернули с белой линии на зеленую и очутились в незнакомом мне коридоре, который прежде никак не был обозначен на древе маршрутов, произраставшем на зыбкой почве моей памяти. Таблички вроде «Манипуляционная», «Второй уровень» или «Гибридная терапия» сообщали мало полезного. Кроме того, после интимной прогулки, в которую старшая сестра «взяла» мою тень, я не мог избавиться от неприятного подозрения, что она может в любой момент снова меня разбудить и предъявить следующую матрешку мнимой реальности, вложенную во вскрытое брюхо моего сна, — а та в свою очередь тоже окажется неким подобием сновидения.

Три двери и два поворота спустя Курт вкатил меня в холл, где четыре цветные линии соединялись в кастрированную радугу и вместе ныряли под сильно потертую ковровую дорожку. Не стало слышно попискивания кед Анны Гнусен, зато санитару пришлось прикладывать некоторые усилия, и я почти физически ощущал его нарастающее раздражение — будто у меня за спиной висел плотный гудящий осиный рой.

Наконец мы остановились перед большими двойными дверями. Табличка на правой створке — золотые буквы на пурпурном фоне — сообщала, что это вход в конференц-зал, но я склонялся к тому, что истине соответствует надпись на левой створке, гораздо менее красивая и, возможно, сделанная ребенком, если судить по двум ошибкам в коряво нацарапанных словах.

Сначала старшая сестра вошла одна. Курт гудел и сопел у меня за спиной; кислый запах его скоропортящегося настроения отравил мне и без того удушливое ожидание. Что может быть хуже, чем ждать, когда от тебя ничего не зависит? Только встреча, которой ты надеялся избежать.

Через пару минут Анна высунула голову в коридор и подала команду санитару. Курт втолкнул меня в помещение, которое при других обстоятельствах показалось бы просторным, светлым и перенесенным из благополучного прошлого. Собственно, таким оно и было, только моя внутренняя темнота милосердно приглушила яркость красок и не впустила лишний свет.

Благодаря огромным стрельчатым окнам, находившимся на уровне верхушек деревьев, весь зал простреливался солнцем навылет. Мало того, посреди потолка имелось стеклянное полушарие, и один из его сегментов, открытый наружу, выглядел как распахнутая дверь, обещавшая начало самого простого и легкого пути на небеса. Со времен «конференц-зала» сохранился длинный стол с продолговатой дырой в столешнице, дюжина жидкокристаллических мониторов и примерно столько же стульев. На одной стене висела огромная карта мира, на другой — пара абстрактных картин из тех, что изображают шарики козьего дерьма на снегу. Сорванные шторы лежали под окнами, покрытые многолетним слоем пыли. На ковре разве что трава не росла. Огромный диван приглашал соприкоснуться с ним задницей — моя уже ныла от долгого пребывания в контакте с жестким сиденьем. На кожаных просторах дивана почти затерялась фигура малорослого и тщедушного мужчины, одетого во все темное. В момент моего появления он протирал платочком стеклышки пенсне.