Матьё Габори - Сумеречные королевства

Как зачарованный, я молча слушал этот невероятный рассказ.

— Сначала, — продолжал Урланк, — они напоминали крошечные кустики. Понемногу ресницы росли и превращались в магические растения. В какой-то момент Дьюрн понял, что глазами, вернее движением век, он может управлять Ловцами Света. С их помощью он разбил магический барьер, как яичную скорлупу, и обрел свободу. После чего он долго скитался, пока не пришел на берег моря и не основал Школу Ловцов Света. И теперь, стоя перед павильоном, наш ректор глазами изменяет форму деревьев.

— Это… поразительно.

— Да, мы имеем дело с магическим феноменом, о котором, несмотря на все могущество, не может помыслить даже самый великий волшебник. Поэтому все наши проблемы неразрывно связаны со сном Дьюрна. Стоит ректору закрыть глаза и уснуть, как Ловцы Света начинают жить собственной жизнью. Их поведение непредсказуемо. Их ветви то укорачиваются, то внезапно удлиняются. Ученики и преподаватели попадают в ловушки, и им приходится ждать, пока не вмешается Дьюрн или пока отросток не отступит сам.

— И часто лорд-ректор помогает попавшим в беду?

— Все зависит от его настроения. Агон, вы должны понять, Дьюрн еще ребенок… Психолунники находятся здесь для того, чтобы заботиться о нем, они следят за тем, чтобы настроение Дьюрна всегда оставалось ровным. Когда он плачет, деревья роняют серебристую влагу, которая грозит уничтожить архивы. Мы зависим от ректора сильнее, чем вы можете себе представить.

— Из всего сказанного можно сделать вывод, что смерть Дьюрна повлечет за собой кончину школы.

Урланк побледнел и отвел глаза.

— Никогда больше не произноси подобных слов. — Мэтр осип от ужаса. — Никогда! Я запрещаю делать это.

Он снова встал с кресла и принялся мерить шагами зал.

— Нет, Дьюрн не может умереть, — заявил учитель, косясь на ствол Ловца Света. — Это невозможно, такого не должно случиться. Выбрось подобные мысли из головы, не думай об этом, никогда не думай.

Окружающий мрак решил сыграть со мной злую шутку или ветки деревьев действительно удлинились?

— Да, — отреагировал Урланк, заметив мой удивленный взгляд. — Они слышат нас, реагируют на разговоры о смерти.

Я не ошибся: Ловец Света действительно протянул к нам свои «лапы». Лицо Урланка исказила гримаса, он схватил шляпу, нахлобучил ее на голову и вцепился в мое плечо:

— Поднимайся, пойдем, здесь небезопасно оставаться. Да пошевеливайся, ради всего святого! Они напуганы… Безумец, ты их спровоцировал! — Мужчина тащил меня к лестнице.

— Но… но я не сказал ничего плохого, — запротестовал я, скатываясь по ступеням.

— Замолчи, ничего не говори и постарайся не думать. Нам надо выйти отсюда.

Очутившись на первом этаже, я застыл, лишенный возможности двигаться дальше. Черные корни Ловца Света извивались, словно растревоженные змеи, некоторые из них упрямо тянулись к нам.

— Слишком поздно, — простонал Урланк, — слишком поздно!

Он дернул меня за воротник камзола, увлекая назад.

— Вернемся наверх! — скомандовал мужчина, устремляясь к лестнице.

Я медленно пятился, не спуская глаз с оживших корней, ползших к ступеням.

На лестничной площадке галереи Урланк схватил меня за плечи:

— Слушай меня внимательно. — Его голос дрожал: — Следует подумать о чем-то ином, успокоить их, заверить, что мы не замышляем зла.

— Но в этом случае…

— Не то, — закричал Урланк, изо всей силы встряхнув меня. — Не то, покажи дереву, что ты веришь в нашего ректора!

— Но это невозможно! — пылко возразил я. — Я не могу этого сделать, потому что я не верю в него.

Корни уже карабкались по ступеням лестницы.

— Умоляю тебя, Агон. Закрой свой разум, обратись к картинам прошлого.

Охваченный паникой, он все сильнее сжимал мои плечи и бормотал, словно умалишенный:

— Покажи им темную сторону твоей души.

— Ни за что! — Я резко вырвался. — Наверняка есть другой способ, вы должны были сталкиваться с подобной ситуацией.

— Неужели ты не понимаешь? Никто и никогда до тебя не сомневался в предназначении Школы Ловцов Света. Это дерево считает тебя угрозой, опасной болезнью, которую следует искоренить. Убеди его, что ты достоин обучаться здесь, открой ему сердце, самую сокровенную тайну, что прячется в душе убийцы.

— Ни за что!

И тут мой взгляд снова наткнулся на корни, ползущие по лестнице. Я не желал сдаваться, еще раз отрекаться от Наставничества. Но одна лишь мысль, что я позволю Ловцам Света схватить меня, вызвала дрожь. Урланк, чувствуя мое смятение, приобнял меня.

— Мальчик мой, — шептал он, — ты нужен мне, ты должен успокоить Ловца Света. Только подумай, что будет, если корни схватят тебя: ты проведешь в их цепких объятиях часы, а быть может, и дни. Ты будешь совсем беззащитен перед лицом других учеников… Прошу тебя, лишь краткое воспоминание, открой свою память всего на одно мгновение…

— Но почему все случилось именно сейчас? Почему до сей поры деревья никак не реагировали на то, что я не желаю здесь учиться?

— Этого я не знаю, они совсем как люди, их эмоции не поддаются пониманию.

Корни уже достигли лестничной площадки и теперь скользили к нам. Что касается ветвей, то они сгибались, словно ветки плакучей ивы, и преграждали путь к верхним галереям.

— Мэтр Гийом, простите меня, — пробормотал я, опуская глаза.

— Он простит тебя, конечно, простит, — заверил Урланк голосом, дрожащим от нетерпения. — А сейчас закрой глаза, забудь Наставничество, вернись в Лоргол, вспомни, чему тебя учил отец…

Тупик Раздора, самый гнусный тупик Нижних кварталов. Отец кутается в черный бархатный плащ, рядом с ним возвышаются фигуры преданных соратников, среди которых затесался и его сын. Мне исполнилось четырнадцать, и по этому случаю барон де Рошронд подарил наследнику боевой цеп. Оружие олицетворяет доверие, то доверие, что мне оказывает отец. И именно это оружие придает мне смелости и позволяет смотреть в глаза трясущейся от ужаса добыче. Две янтарные бусины, поблескивающие в лучах бледной луны, нехотя заглядывающей в прореху на черном небосклоне. Глаза существа, которое не понимает, что происходит. Добыча, жертва… Загнанная в угол. Израненные пальцы царапают стену, перегораживающую тупик. Наивное стремление убежать, преодолеть каменную преграду. Я снова вижу мою занесенную руку, побелевшие костяшки, снова чувствую странное возбуждение, а также липкий страх, переполняющий душу. Кровь вскипает в венах. Я весь подчинен одной-единственной мысли: угодить ему, угодить властному отцу, и тогда, быть может, он согласится оставить меня в покое. Он никогда не отдает приказов, он позволяет мне выбирать, не оставляя выбора. И я вынужден стать судьей и палачом. Я перехватываю рукоять, сжимаю ее все сильнее и сильнее, тяжелый железный шар стукает меня по бедру. Мальчишка обнажает стилет. Он знает, что я явился убить его, и по его щекам катятся слезы бессильной ярости.