Стивен Эриксон - Дань псам. Том 1 [litres]

– Тем, кто ненавидит, Провидомин, причины и не требуются.

Тот кивнул – Спиннок разглядел это движение периферийным зрением.

Повисло молчание. Спиннок сообразил, что уже не впервые слышит подобную историю. «Мостожог» по имени Скворец – которого Аномандр Рейк звал своим другом – тоже вмешался в казнь паннионских ведьм, безумных родительниц Детей мертвого семени. Скворец, человек, хотел сделать Сыну Тьмы подарок, сняв с него эту тяжесть. Чем потряс владыку до глубины души. Позволять другим разделить с нами ношу не в нашей природе.

Однако мы без колебаний принимаем на себя чужую.

– Получается, не мы ли указали ему путь?

– Кому?

Спиннок потер лицо – кажется, он уже был слегка пьян.

– Итковиану.

– Конечно, нет. У «Серых мечей»…

– Был свой Кованый Щит, верно, но в том нет ничего уникального. Это очень древний титул. Не служим ли мы подобным ему людям темным зеркалом? – Он покачал головой. – Вероятно, все же нет. Великолепное, но заблуждение.

– Согласен, – пробурчал Провидомин.

– Я люблю ее.

– Ты уже говорил. Очевидно, она не хочет тебя принять.

– Совершенно верно.

– Поэтому ты здесь сидишь, пытаясь набраться.

– Да.

– Подожди, Спиннок Дюрав, дай мне тоже набраться хорошенько, потом я пойду и сделаю то, что следует.

– А что следует сделать?

– Пойти к ней и сказать, что она дура набитая.

– У тебя ничего не выйдет.

– В самом деле?

Спиннок кивнул.

– Она тебя как-то раз уже осадила. А сама и бровью не повела.

Вновь повисло молчание. Которое тянулось и тянулось.

Он был уже достаточно пьян, чтобы наконец поднять глаза, снова посмотреть Провидомину в лицо.

Которое оказалось застывшей маской, белой, словно мел.

– Где она? – спросил тот хриплым, напряженным голосом.

– Подозреваю, что на пути обратно к кургану. Прости меня, Провидомин. Я не лгал, когда говорил, что считаю себя болваном…

– Болван ты и есть. – Он встал, чуть покачнулся, но удержался на ногах, положив обе руки на спинку стула. – Но не по той причине, что думаешь.

– Она не захотела моей помощи, – сказал ему Спиннок Дюрав.

– А я отказал ей в собственной.

– Это твое право…

– Ты не должен был слушать, мой друг. Того, что она сказала. Ты не должен был ее слушать!

Спиннок поднялся на ноги, Провидомин же развернулся и устремился к выходу. Спиннок вдруг лишился дара речи, оцепенел, его словно по голове ударили. Что я наделал?

И что я должен был делать?

Но его друг уже ушел.

Пребывавшая в постоянном раздражении Самар Дэв обнаружила в себе черты характера, которые ее отнюдь не порадовали. Ведь не было ни малейшей причины досадовать на то удовольствие, которое ее спутники нашли в обществе друг друга. На то, как они беззаботно болтали между собой, не обращая внимания на условности, не замечая, что едва знакомы. На то, как их беседа свободно текла в любом направлении, меняя его согласно случайным поворотам настроения и завихряясь вокруг самых острых тем, словно вода – вокруг торчащих из нее скал. Но больше всего ее бесило, что время от времени они разражались хохотом, притом что она прекрасно знала, – треклятые боги, была уверена! – что ни тот, ни другой не отличался особой наклонностью к юмору, мало того, подобное было вообще не про них. Ей оставалось лишь ошарашенно таращить глаза.

Они вспоминали о племенах, откуда родом, делились воспоминаниями о постельных триумфах. Обсуждали оружие и без малейшего колебания передавали друг другу собственные мечи – не просто взглянуть, а еще и помахать на пробу. Путник рассказал о своем старинном друге по имени Эреко, тартено, в жилах которого текла настолько древняя и чистая кровь, что Карса, встань с ним рядом, показался бы карликом. В рассказе этом Самар Дэв почувствовала глубокую печаль, раны столь болезненные, что сделалось очевидным – касаться их Путник пока не готов. История Эреко так и осталась неоконченной, и Карса Орлонг не стал настаивать на ее завершении, доказав, что понимает – если разбередить потайные места души, она может истечь кровью, и смертным зачастую приходится этого избегать просто ради того, чтобы жить дальше.

Вместо этого он рассказал ответную историю о двух своих товарищах, Байроте Гилде и Делуме Торде, что сопровождали его в неудачном набеге на человеческие поселения. Души их, беззаботно пояснил Карса, обитают теперь в его каменном мече.

Путник, услышав эту подробность, лишь хмыкнул и добавил:

– Место достойное.

На вторые сутки Самар Дэв уже орать хотелось. Выдирать из головы волосы, плеваться кровью и ругательствами – а там, может статься, даже зубами и всем содержимым желудка. Поэтому она молчала, вцепившись в собственную ярость, словно опутанный цепями бешеный зверь. Абсурд! Что за жалкое, смехотворное чувство эта вот позорная зависть, которую она сейчас испытывала. Кроме того, разве не удалось ей узнать об этих двоих с момента их судьбоносной встречи куда больше, чем она до сих пор знала? Она чувствовала себя птичкой-клещеедом, порхающей между двумя быками-бхедеринами от одного к другому. Пока дела обстоят мирно, лучше всего молчать и никого не беспокоить, какая бы ярость тебя ни терзала.

Они продолжали ехать через обширную равнину по разбитому торговому тракту, забирающему в сторону Коричных пустошей. В нескольких караванах, что они повстречали или успели обогнать, никто не выказал ни малейшей склонности к общению – охранники заметно нервничали, купцы тоже не отличались дружелюбием. Прошлым вечером перед самым закатом прямо к их стоянке выехали четыре всадника – вгляделись и, не говоря ни слова, проследовали дальше.

Карса презрительно усмехнулся:

– Видала, ведьма? Как любил говаривать мой дед, волк не станет нюхать медвежью задницу.

– Твой дед, – заметил Путник, – был весьма наблюдателен.

– Болван он был еще тот, но племенную мудрость можно и от болвана услышать. – Он снова обернулся к Самар Дэв. – Тебе нечего бояться, ведьма.

– Других – да, нечего, – проворчала она в ответ.

Сукин сын лишь расхохотался.

Коричные пустоши оправдывали свое название. Довольно скоро единственной растительностью вокруг них сделалась цепкая ржаво-коричневая трава чуть ли не по пояс ростом, с зазубренными листьями и шипастыми семенами на тонких колышущихся стеблях. В траве водилось множество ящериц с красными поперечными полосами вокруг тела, они разбегались от них по сторонам, шелестя длинными подвижными хвостами. Местность делалась все ровней, пока наконец не осталось ни единого намека на холмы.

Похоже, Путник и Карса Орлонг решили скрасить эту монотонность ценой вконец изношенных голосовых связок.

– Мало кто помнит, – говорил сейчас Путник, – о том, какой хаос представляла собой Малазанская империя с первых же своих дней. Император Келланвед лишь положил начало безумию. Все его лейтенанты первого набора были напанцами, и каждый тайно принес присягу молодой женщине по имени Стерва – наследнице короны Напанских островов, ушедшей в подполье с самого унтанского завоевания. – Он помедлил. – Во всяком случае, так считается. Правда ли это? Действительно ли Стерва была последней из напанской королевской династии? Кто ж теперь знает, но, когда она сменила имя на Ласиин и воссела на имперском троне, это обстоятельство ей не повредило. Так или иначе, лейтенанты те были безумны, все до единого. Легко впадали в фанатизм и готовы были на все что угодно ради империи.