Алексей Селютин - Выжить [СИ]

— Ужас! И это всё тебе рассказал картограф? Какой сюр!

— На самом деле это не сюр и ты не в кино попал. Реальность такая, какая она есть. Просто мы здесь видим лишь часть её.

— А куда потом делся этот ваш картограф? В монахи подстригся?

— Зря иронизируешь. С двумя добровольцами он ушёл в сторону города Равенфир две зимы назад и больше мы про него не слышали. Сказал, что попытается вернуться в Обертон — столицу королевства, — но удалось ли ему осуществить задуманное, думаю, мы никогда не узнаем.

— Кошмар! — неверяще замотал я головой. — Королевство… Анфудан Третий… Куда я попал!

— Этот мир молод, — тихо промолвил Джон. — И он очень похож на наш. Но в наш мир не приходили те, кто должен его спасти. А в этом они есть. Это мы — анираны!

Я устало потёр виски. Похоже, Казинс действительно спятил. Шутка ли, столько лет пробыть вне дома. Мне показалось, что я чуть не спятил за пару недель. И только благодарю Уилсону держался. А этот, кажется, даже при наличии тех, с кем можно общаться, совсем тронулся умом.

— Что за чушь, Джон? Ну что ты несёшь? Ну в самом же деле…

Казинс снисходительно улыбнулся. Так улыбается наставник, когда говорит ученику прописные истины, а ученик сначала сомневается, а потом удивляется, когда принимает эти истины.

— Уже вечереет, но время ещё есть. Пойдём, я тебя представлю бывшему первосвященнику Валензона, отцу Элестину. Моим словам можешь и не верить, ведь я сам тут гость. Но его послушать ты захочешь, я уверен.

— Джон, а ваша коммуна — не религиозный культ? А то я уже начинаю пугаться, — спросил я.

— Нет. Я понимаю, конечно, что после моих слов кажусь тебе ненормальным, но здесь собрались простые обычные жители. Все они когда-то были согнаны с родных земель и здесь обрели пристанище. Я потом тебя познакомлю с каждым и ты сам составишь своё мнение. И поймёшь, почему многие из них, и я в том числе, не ищем лучшей жизни. Не пытаемся выбраться из леса и найти своё место за крепостными стенами большого города, который, по их заявлениям, превратился в клоаку. Поймёшь, что этот лагерь — наш дом и наше спасение. Пойдём, — он встал и указал рукой на дверь.

— А что с малышом делать? — тихо спросил я, заметив, что тот задремал на скамейке. — Не хочется будить беднягу.

— Пусть лежит. Он, судя по всему, к тебе очень привязан, — улыбнулся Джон. — Это самка или самец?

Я растерянно замер с открытым ртом: никогда об этом не думал. Даже не задумывался самка Уилсон или самец.

— Э-э-эм, — протянул я. — Понятия не имею. Не смотрел… Даже не знаю, где смотреть.

— Самцы куда более агрессивны и лезут в схватку с каждым. Самки же агрессивны только тогда, когда защищают потомство. А так — они очень любопытны и даже иногда кружат вокруг лагеря. Наблюдают за нами, но на контакт не идут.

— Тогда Уилсон точно самец! — гордо сказал я, вспомнив, как он был готов сражаться с каждой тварью, приходившей по нашу голову. И как бесстрашно стал впереди, когда мы встретили у берега тех троих.

— Ну вот пусть и поспит твой самец. Ненея! — позвал он всё ту же женщину, которая ошивалась неподалёку.

— Да, элотан? — покорно опустив голову, она быстро оказалась у двери.

— Заканчивай уборку. Только не буди матана. Пусть поспит. Я скоро вернусь.

— Хорошо, элотан, — кивнула она и бочком протиснулась в дверь.

Я озадаченно почесал голову, ещё раз заметив, как она прикрывает кровоподтёк. Подозрительные мысли зашевелились в голове, но я сразу их разогнал, вспомнив, что чужая семья — потёмки. Затем вышел вслед за Джоном, который захватил с собой кувшин с непонятной настойкой и уверенным шагом направился к центральному зданию.

Лагерь продолжал жить своей жизнью: был слышен стук молота в кузне; раздавался искренний детский смех ребят, гонявшихся друг за другом вокруг дерева под пристальным взглядом мужика в добротной кожанке; три молодые и симпатичные девушки сидели кругом на земле, перебирали какие-то овощи, общались и смеялись; хмурая пухлая женщина сидела на ступеньках избы и что-то толкла в ступке. Она косилась на меня подозрительным взглядом, когда мы прошли мимо, но так ничего и не сказала. Чуть левее раздавался стук топоров: там раздетые по пояс бородатые мужики обрабатывали поваленный ствол. А ещё дальше я рассмотрел, не замеченный раннее, самый натуральный сарай. Его хлипкие стены были подбиты брёвнами, а рядом с открытым входом работали ещё несколько человек. Заготовка сена шла полным ходом. Они загребали деревянными граблями, подхватывали вилами и загружали сеном сарай. Складывали где-то в углу, забрасывали на верхний этаж и, смеясь, отгоняли двух маленьких козлят, которые старались урвать лакомый пучок сена. Картина родной деревни, столь часто виденная мною в детстве, рисовалась вполне себе натурально. Я уже не раз видел подобную картину. И сено сгребать приходилось, и в стогах валяться, и картошку копать.

— Джон, а картофель в этих краях водится? Ну или репа какая?

— Да, я знаю что это такое, — остановил он меня, когда я попытался объяснить на руках. — Ничего подобного ещё не видел. Некоторые овощи, найденные в лесу, мне удалось культивировать, но корнеплодов я ещё не встречал. Питаемся мы, в основном, ячменной кашей, хлеб печём и частенько рыбу едим. С мясом здесь туго. Всего один настоящий охотник, да и тому в одиночку тяжело приходится. Феилин — замечательный следопыт, но накормить всех своей добычей, ему редко удаётся.

— Феилин? Это тот патлатый парень? Который в шалаше живёт?

— Да, это он. Он не особо общительный, но парень хороший. Сын лесника. Его родителей дезертиры убили, когда королевская армия начала разлагаться. Он прибился к нам и с тех пор живёт здесь.

— А ячмень выращиваете где? — я принялся смотреть по сторонам. — А то полей я что-то не вижу.

— Мы расчистили место чуть дальше в лесу, — неопределённо махнул он рукой. — Но поле пока небольшое. Тяжело деревья валить и пни выкорчёвывать. Много сил отбирает. Иногда даже пиво варим из ячменного солода, но только если урожай большой. Нам хватает, в принципе, но без излишек.

— Так ты говоришь, ты уже 7 лет здесь?

— 7 зим. Здесь не говорят «лет» или «годы». Здесь возраст определяется зимами. Они короткие, но лютые. И пережить зиму уже считается достижением. Особенно в таких условиях, — сказал Джон, когда мы уже подошли в большой двустворчатой двери. Она была заперта, но не на замок.

Не постучавшись, он потянул на себя ручки и заставил умолкнуть обитавших там людей, когда дверь отворилась. Не знаю как можно назвать то, что я увидел. Один большой хлев, может быть. Хлев, где живёт человеческий скот. На полу, слегка усеянном сеном, как попало валялись нехитрые пожитки. Грубо сшитые кожаные одежды, шкуры животных, подбитые сеном матрасы были разбросаны в хаотичном порядке по всему полу. В дальнем конце виднелась труба глиняной печи, возле которой хлопотали две женщины, изредка пихая друг друга руками. Один мужик — судя по всему кожевник, — закусив губы работал костяной иглой, зашивая подошву кожаного башмака. Где-то раздавался богатырский храп — несмотря на то, что вечер ещё даже начался, кто-то уже спал. Деревянная лестница вела на второй этаж. Там кто-то хихикал и шуршал, а сверху изредка сыпалось сено.