Алексей Селютин - Выжить [СИ]

— «Дым забытья»? Наркота какая-то?

— Совершенно верно. Нет, это не героин, не кокаин, не курительные смеси. В этом мире ещё не знают о курении… Они вдыхают дым, который выделяют сухие листья дерева Юма, после того как их подожгут, — он снял с пояса небольшой кожаный мешочек, развязал его и с величайшей аккуратностью достал три длинных тоненьких сухих листочка размером с мизинец. — В Астризии это дерево можно обнаружить практически в каждом лиственном лесу, но в городах его найти ещё проще. Старейшина говорил, что при каждом храме есть свой сад таких деревьев и духовенство торгует листьями или использует как благовоние при службах. Наркотическое благовоние. Понимаешь?

Я уставился на Джона и захлопал глазами.

— Да, ты прав, — он прекрасно понял, что я хотел сказать этим взглядом. — Я тоже стал наркоманом. В каком-то смысле… Но мне это необходимо. Часто по ночам я не могу заснуть. Странные голоса в голове постоянно меня гонят куда-то, призывают действовать и не сидеть на месте. Спастись от них я могу только с помощью листьев дерева Юма.

Я опять захлопал глазами и услышал, как щёлкнула моя челюсть.

— Ты тоже слышал голоса, Джон?

— Что значит тоже? — удивился он. — Ты ТОЖЕ слышал их?

— Да, — тихо признался я. — И я всё помню отчётливо. Они появлялись во сне, направляли мой путь и я прекрасно помню, как один из них — уверенный и спокойный — сказал, что 12-й прошёл активацию. То есть я прошёл активацию…

Казинс уставился на меня так же, как несколько секунд назад смотрел на него я. Долго не отрывал взгляда, стараясь понять, вру я или нет, а затем поднялся и торжественно протянул руку:

— 5-й прошёл активацию, — будто представился он мне. — Эту фразу я помню так же отчётливо, как ты, говоришь, помнишь свою.

Зубы мои опять щёлкнули и я неосознанно пожал ему руку.

— Теперь-то ты веришь, что мы оба анираны? — спросил он и медленно опустил зад.

Я облизал губы, но ничего говорить не стал. Налил воды из стоявшего рядом деревянного бутыля и выпил без остатка.

— Верю, — признался я. — Верю, что оба мы не принадлежим этому миру. Но спасители ли? Нет!

— А голоса что тебе говорят по этому поводу? — усмехнулся он.

— Ничего. Я давненько их не слышал. Но могу поклясться, что они вели меня к тому бедолаге, которого я обнаружил в лесу на холме. Я хотел идти вниз по течению вдоль реки, но они гнали меня в противоположную сторону. И с тех пор больше не появлялись.

— Странно, — Джон почесал подбородок. — Я слышал почти каждую ночь, пока не пристрастился, — он вновь показал на листья и убрал их обратно. — Я уже заснуть без «дыма забытья» не могу. Но благодаря ему, хоть голоса перестаю слышать. Правда… Правда, у этого чёртова наркотика есть побочный эффект — по утрам очень тяжело проснуться. И от него становишься чересчур агрессивным и раздражительным.

— А тебе что голоса говорили?

— Много чего за 7 зим, — пожал он плечами. — Иногда одной фразой, иногда двумя. Иногда просто очень яркие образы во сне рисовали. Они гонят меня с насиженного места, Иван. Как и старейшина Элестин призывают раскрыть свою личину и что-то делать. Но что именно делать, не говорят.

— М-да, — философски изрёк я и почесал лоб. Погладил котёнка, который внимательно за мной смотрел, и вздохнул. — А на счёт детей я так и не понял. Почему именно они самый ходовой товар? Их покупают для удовольствий? Издеваются? Насилуют???

— Как раз совсем наоборот, — спокойно сказал Казинс. — Людям нужны деньги. Нужно золото, чтобы было чем заплатить за удовольствия. Работорговля процветает, так как это самый прибыльный бизнес. Подонки с острова Темиспар, как говорил Элестин, дают за детей самую высокую цену. И чем моложе ребёнок, тем дороже его оценивают. В Астризии работорговля запрещена законом и карается мгновенной смертью. Без суда и следствия. Но многие всё равно готовы идти на риск. Невероятные цены за самых маленьких детей — тех, кому повезло родиться незадолго до «карающего огня» — из каждого отца или счастливой матери могут сделать мерзавца. Рассказывали местные, — он коротко кивнул головой в сторону ужинающих людей. — Что в деревнях бывало даже родных детей продавали работорговцам. А на вырученные деньги безбедно жили целую зиму! Но затем опять приходили работорговцы и уже не церемонились: безжалостно убивали самых старых, забирали детей и сжигали деревню. Спасались только те, кому хоть немного повезло… Вон двоим ребятишкам повезло, что их дядя оказался бывшим сотником королевской армии. Он успел увести их в лес и теперь присматривает тщательней, чем мамаша-наседка. Он у нас главный начальник охраны, если можно так выразиться. Иногда муштрует, иногда обучает бою на мечах или на копьях. Но сам не особо разговорчивый. Насколько я понял, тогда он успел спасти лишь племянников. Своих детей, свою семью спасти не успел…

Я украдкой обернулся и тщательней рассмотрел бородатого мужика в кожаном доспехе и мечом в ножнах. Он действительно выглядел как суровый воин и изредка вполголоса что-то говорил троим ребятишкам.

— А третий чей?

— Сын Дагнара, — ответил Казинс. — Раньше Дагнар управлял целым хутором и распахивал земли. Преуспевающий пахарь был. Но… но случилось то, что случилось и ему лишь с одним сыном удалось ускользнуть. Я ж говорю — все охотятся на детей.

— А что с ними делают те, кто их покупает? — спросил я.

— Слухи разные ходят, — Джон пожал плечами. — Но никто их не ест и не насилует, поверь. Дети — ценный товар, потому что они — будущее. Когда мы состаримся, они станут теми, кто сможет за нами присматривать. Кто сможет трудиться и добывать пропитание. Они — гарантия того, что мы не умрём от жажды, даже когда некому будет подать воды.

— Три парня не смогут спасти ваш лагерь, Джон, — тихо сказал я, прекрасно понимая, что вся его непонятная коммуна вряд ли переживёт следующие 20 лет. Ну или 20 зим.

— Ты думаешь, я не знаю!? — слишком громко произнёс тот, чем привлёк к нашей тихой беседе внимание всех жителей. — Ты думаешь, я не понимаю? — чуть тише добавил он. — Демографическое старение неизбежно. Из-за высокой смертности убыль населения несётся стремительными темпами. А из-за отсутствия рождаемости нет будущего. Я понимаю это прекрасно. Но у нас… у меня ещё много зим впереди. Я пытаюсь что-то предпринять в меру своих возможностей. Но пока ничего не выходит. А что ещё я могу сделать, я не знаю. Но и не собираюсь узнавать, если для этого надо оставлять лагерь и пытаться добраться до города! До этой вонючей клоаки! Здесь я могу что-то сделать. Здесь я могу помочь. А теперь появился ты! И тебе тоже придётся чем-то помогать…

— На меня слишком много свалилось за один день, Джон, — тихо пробормотал я. — Я почти две недели бродил в одиночестве и уже не чаял кого-либо увидеть. Но сегодня мне повезло. Наверное… И пока я не готов рвать на груди тельняшку, обещая во всём разобраться.